Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

— Если вы так думаете, тем лучше, — отозвалсяДойс, добродушно поблескивая своими серыми глазами.

— Представьте себе, — сказал Кленнэм, — недалее как полчаса назад я то же самое говорил заходившему сюда Панксу. Мы обасошлись на том, что увлечение спекуляциями — одно из самых опасных и, ксожалению, самых распространенных в наше время безумств, чтобы не сказатьпороков.

— Панкс? — повторил Дойс, сдвинув шляпу назатылок и задумчиво качая головой. — Ага, ага! Он человек осмотрительный.

— Очень осмотрительный, — подтвердил Артур. —Можно сказать, образец осмотрительности.

Оба, видимо, были очень довольныосмотрительностью мистера Панкса, хотя из содержания их беседы не явствовало,почему.

— А теперь, уважаемый мой компаньон, — сказалДэниел, взглянув на часы, — время не ждет, и экипаж уже готов к отъезду, апотому еще одно только слово на прощанье. У меня есть к вам просьба.

— Охотно все исполню, с одной оговоркой, —поспешил добавить Кленнэм, увидя по лицу собеседника, что оговорка вполнесвоевременна. — Не просите меня оставить хлопоты по делу о вашем изобретении.

— А я именно это и хотел сделать, вы угадали,— сказал Дойс.

— Тогда я вам скажу: нет. Нет, нет и нет. Разуж я начал, то не отступлюсь до тех пор, пока не получу какого-нибудьвразумительного ответа или хотя бы объяснения в официальном порядке.

— Ничего у вас не выйдет, — возразил Дойс,качая головой. — Попомните мое слово, ничего не выйдет.

— Все равно, нужно пытаться, — сказал Кленнэм.— Попытка не пытка.

— Как сказать, — отозвался Дойс, кладя емуруку на плечо. — Мне эти попытки дорого обошлись, мой друг. Они меня состарили,извели, вымотали, обескуражили. Когда не видишь конца несправедливостям,которые приходится терпеть, характер от этого не улучшается. Мне кажется,кстати, что и на вас уже оказали свое действие чиновничьи увертки и проволочки;у вас утомленный вид.

— К тому есть личные причины, — сказалКленнэм. — Чиновники тут ни при чем. Они еще не успели умерить меня.

— Так вы не хотите исполнить мою просьбу?

— Ни в коем случае, — отвечал Кленнэм. —Стыдно было бы мне так быстро бежать с поля битвы, когда человек старше меня иболее кровно заинтересованный мужественно сражался столько лет.

Видя, что его не переубедишь, Дэниел Дойссердечно пожал ему руку и вместе с ним спустился вниз, бросив прощальный взглядна станки и машины. Он направлялся в Саутгемптон, где должен был присоединитьсяк своим попутчикам, и у ворот стояла дорожная карета, полностью оснащенная дляэтого путешествия. Вокруг толпились рабочие, вышедшие пожелать счастливого путисвоему хозяину, которым они явно гордились. «В добрый час, мистер Дойс! —крикнул один из них. — Куда бы вы ни заехали, везде сразу разберут, что зачеловек им попался: и машину-то знает, и его машина знает, и до дела охоч, и навсе руки мастер, и уж если это не настоящий человек, так где его и искать,настоящего-то!» Эта речь, произнесенная хриплым баском из задних рядов, былавстречена троекратным «ура», и оратор, за которым прежде не знали подобных талантов,прославился на всю жизнь. Не успело последнее «ура» отгреметь, как Дэниелрастроганно воскликнул: «Прощайте, друзья!» И карета исчезла с такой быстротой,словно сотрясение воздуха выдуло ее из Подворья Кровоточащего Сердца.

Мистер Баптист, как лицо, облеченное доверием(за которое этот маленький человечек умел быть благодарным), тоже был средирабочих и вместе со всеми кричал «ура» в меру своих скромных способностейиностранца. Известно, что нет на земле людей, которые бы так умели кричать«ура», как англичане, когда они всерьез возьмутся за дело; дружный хор многихглоток воодушевляет и сплачивает их, точно голос всех предков, начиная отАльфреда Саксонца[47], точно шелест исторических боевых знамен. Мистер Баптист,подхваченный этим могучим вихрем, долго не мог отдышаться и прийти в себя, дажекогда Кленнэм позвал его наверх прибрать книги и бумаги.

Артур стоял за своей конторкой, задумчивоглядя в освещенное солнцем окно, и на душе у него было грустно, как всегдабывает после проводов; эта грусть, это щемящее чувство пустоты, сопровождающеелюбую разлуку, словно служит предвестием той Великой Разлуки, тень которойнависает над каждым из нас. Вскоре, однако, его праздно блуждавшие мысливернулись к предмету, который больше всего занимал их последнее время, и он всотый раз стал перебирать в памяти все подробности того вечера, когда он уматери встретился с Бландуа. Снова этот загадочный человек обгонял его накривой темной улочке, снова Артур следовал за ним и терял его из виду,неожиданно находил во дворе материнского дома и вместе с ним дожидался узапертых дверей.

Кто там шагает в поздний час? Кавалер де даМажолэн.

Кто там шагает в поздний час? Нет его веселей.

Не первый раз вспоминался ему этот куплетдетской песенки, который тогда напевал незнакомец; но, поглощенный своимидумами, он не заметил, что повторил его вслух — и потому вздрогнул отнеожиданности, когда чей-то голос пропел следующий куплет:

Придворных рыцарей краса Кавалер де лаМажолэн,

Придворных рыцарей краса, Нет его веселей!

Это Кавалетто, думая, что он остановился, незная, как дальше, услужливо подсказал ему слова и напев.

— А, вы знаете эту песенку, Кавалетто!

— Per Bacco![48] Еще бы, сэр! Кто же ее незнает во Франции! Я сотню раз слышал, как ребятишки поют ее за игрой. Впоследний раз, когда ее привелось мне слышать, — добавил мистер Баптист,который, вспоминая о родине, всегда начинал строить фразы по образцу роднойречи, — ее пел нежный, детский голосок. Такой милый, совсем ангельский голосок.Altro!

— В последний раз, когда мне привелось ееслышать, — сказал Кленнэм, — ее пел голос, в котором ничего ангельского небыло. Скорей наоборот. — Он сказал Это больше для себя, чем для собеседника, итак же для себя повторил сказанные тогда незнакомцем слова: «Громы и молнии,сэр, нетерпение — мое природное свойство!»

— Ай! — вскричал Кавалетто, ошеломленный, ився краска сбежала с его лица.

— Что с вами?

— Сэр, знаете ли вы, где я последний разслышал эту песенку?