Механика небесной и земной любви - Айрис Мердок

– Когда ты наконец уйдешь? – сказал Монти. – Мне очень жаль. Мне даже тебя очень жаль. Но ты должен сам разобраться со своими женщинами. Думаю, что ты уже потерял Харриет, как бы там у вас с Эмили ни сложилось, – но кто знает, я вполне могу ошибаться. Женщины – материя тонкая. Будешь и дальше так же рьяно ее уламывать – глядишь, она и сломается. Но как бы она ни была против тебя настроена, право, я здесь ни при чем. А теперь, будь добр, иди.

Монти распахнул перед Блейзом стеклянную дверь.

– Ненавижу тебя, – сказал Блейз.

– Пройдешь за угол дома, там… Хотя что я тебе объясняю, ты все здесь знаешь. Извини, Блейз. Мне своих проблем хватает.

– Ненавижу, – повторил Блейз.

Он шагнул за порог, чуть не бегом обогнул дом по скользкой от дождя бетонной тропинке, пересек палисадник и, не оглядываясь, свернул на дорогу. Накрапывал дождь.

Блейз – он был без плаща и без шляпы – терпеть не мог, когда его волосы намокали под дождем. Было так обидно, что хотелось плакать, и, шагая по дороге к тому месту, в двух кварталах от Локеттса, где стоял его «фольксваген», он и правда немного поплакал – горячие слезы смешивались на его щеках с холодными дождевыми каплями. Ему было отчаянно жаль себя. Он знал, что он не такой уж дрянной и подлый человек. Он просто запутался, это произошло само собой. Тысячи мужчин поступают так же, как он, – но им это сходит с рук. А ему просто дико не повезло, и все пошло наперекосяк.

В чем его страшное преступление и чем он так уж виноват, что оказался теперь хуже всех? Виноват, что женился на Харриет? Он, конечно, любил Харриет, но, может быть (теперь уже трудно припомнить), в глубине души все же чувствовал, что она не его женщина? Но в те времена ему даже не могло прийти в голову, что «его женщина» вообще существует. Он женился на Харриет, чтобы избавиться от своих «отклонений», – это казалось ему необходимым условием счастья. Или его преступлением была Эмили? Но тут уж он ничего не мог поделать, не мог противостоять соблазну. И вообще, в мире полно женатых мужчин, которые и не пытаются противостоять никаким соблазнам, крутят любовь направо и налево. Потом появился Люка – с этим тоже ничего нельзя было поделать, так вышло. И Эмили столько лет терпела. А когда наконец он решил, что настал момент сказать правду, Харриет так великодушно простила его. И вот теперь все вдруг оборачивается против него. Где он допустил ошибку? Понятно, что он просто обязан как-то вознаградить Эмили за долготерпение, и понятно, что Харриет на этом что-то теряет. Пусть ей это не по душе, но, в конце-то концов, должна же она опомниться?! Она не может любить Монти, это немыслимо – Харриет, его Харриет, влюбленная в кого-то другого! Господи, если бы обнять ее хоть на минуту, если бы его слезы смешались с ее слезами!.. Она поняла бы, как он страдает, и простила бы его, обязательно простила. Может, все-таки вернуться, броситься к ее ногам? Он свернул за угол. Впереди уже показался белый «фольксваген».

Бессмысленно глядя в залитое дождем ветровое стекло своей машины, Блейз начал замедлять шаг. «Что делать?» – в сотый раз спрашивал себя он. За стеклом что-то шевельнулось. Блейз вздрогнул. Кто там может быть? Что, если сердце Харриет все-таки не выдержало и она смягчилась? Он бросился вперед.

На переднем сиденье машины сидела Кики Сен-Луа. На ней был тонкий небесно-голубой джемпер, а поверх джемпера – целое покрывало из длинных мокрых волос. Кики улыбнулась Блейзу, и – даже в такую минуту – эта чистая улыбка семнадцатилетней девочки подарила ему маленькое нежданное утешение.

– Ну-с, а эта прелестница что здесь делает? – осведомился он нарочито невозмутимым тоном. – Прямо день сюрпризов сегодня!

– Блейз, извини меня, пожалуйста, – сказала Кики. – Не злись на меня, да? Это Пинн, у нее такие глупые шутки.

По голосу сразу угадывалась иностранка, даже когда она не делала ошибок.

– Так-так, и что на сей раз?

Блейз обошел машину и сел за руль. Усилившийся дождь забарабанил по крыше «фольксвагена», отгораживая их от мира плотной серебристой пленкой.

– Видишь, Блейз, – сказала Кики. – Я давно хотела познакомиться с мистером Монтегю Смолл, и Пинн мне обещала.

Блейз включил зажигание, «фольксваген» медленно покатил по дороге.

– Сегодня она сказала, что везет меня к нему, вот мы и приехали. Она видит твою машину, просит остановиться, и мы обе вышли. Пинн открывает дверцу, говорит: да, это его машина – твоя машина, – и потом открывает вот этот ящичек, и мы смотрим, что лежит внутри, и смеемся, но тут она убегает к моей машине… И уехала. А я осталась одна. Я думала, она скоро вернется. Я же не знаю адреса мистера Смолл, пришлось ждать. Но ведь дождь – и я села в машину. И теперь ты пришел! Отвезешь меня обратно в Лондон, да?.. Блейз, что-то не так, да?

Нежный мелодичный голосок Кики как бритвой полоснул по натянутым нервам Блейза. Он стиснул зубы и, раскачиваясь, задыхаясь, как от мучительной одышки, застонал: «Ы-ы-ы…»

– Что, Блейз, что? Скажи Кики!

– Сама знаешь что! Пинн, стерва, наверняка тебе все рассказала.

Кики склонилась к самому рулю и погладила руку Блейза тыльной стороной своей кисти.

– Бедный.

– Понимаешь, я их обеих люблю, – медленно проговорил Блейз. – Вишу на кресте… как распятый, черт побери.

– А ты оставь их обеих себе.

От сочувствия голос у Кики сделался низким и глубоким.

– Не мо-гу! Ах, Кики, если бы ты только знала, если бы!.. И никто, ни один человек мне не поможет. Ненавижу себя. Я себя ненавижу!

– Не надо себя ненавидеть. Ты не такой виноватый, я уверена. Хочешь, расскажи Кики все-все!

«Фольксваген» остановился у маленькой железнодорожной станции – той самой, откуда они с Эмили в ту памятную ночь бежали в Лондон. Повернувшись, Блейз с грустью оглядел свою пассажирку: ее длинные влажные спутанные волосы, огромные взволнованные темно-карие глазищи, чистую и тонкую до прозрачности полудетскую кожу ее лица, в котором время и природа сошлись в образе совершенства, не оставив пока никаких иных следов. Ее груди, хранимые внутри тонкой небесно-голубой оболочки.

Кики снова улыбнулась – нежно, печально.

– Я поеду домой на поезде, да? – Она была умная девочка. – Пока, Блейз. Все будет хорошо, ты увидишь.

– Подожди, не уходи так сразу, – сказал Блейз, удерживая ее за краешек влажного голубого рукава.

Он притянул ее к себе, так что ее голова запрокинулась, обхватил ладонями ее лицо (руль больно упирался ему в плечо) и, вдохнув в себя запах юности и дождя, осторожно поцеловал в губы. Потом легонько оттолкнул ее – и она ушла. Когда Кики входила в здание станции, он уже не смотрел на нее.

Проехав еще немного вперед, Блейз свернул с основной дороги на какое-то ответвление и остановился на обочине. Уронив голову на руль, он опять издал долгое, мучительное «Ы-ы-ы!..» Что это, неужели он окончательно свихнулся?