Механика небесной и земной любви - Айрис Мердок

– Входи, тебя приглашают, – с нескрываемой неприязнью сообщила ей Эмили и снова вернулась в гостиную, на сей раз в сопровождении Кики.

– Привет, Кики, – сказал Блейз, и самодовольство Кики (показалось Эмили) как в зеркале отразилось в его лице.

– Привет, Блейз. Привет, Пинн. Карета подана, можно ехать!

– Ну так поехали! – отозвалась Пинн. – Айда, малышка. Пока-пока, голубочки!

Едва дверь за ними закрылась, с лестницы донесся их дружный, веселый смех; обе, кажется, просто умирали со смеху. Блейз ретировался в уборную – наверняка читать свое письмо; Эмили осталась в гостиной одна.

Гостиная была просто прелесть – лучшая комната, созданная руками Эмили, или, точнее, единственная комната, созданная ее руками. Стоя сейчас лицом к окну, она упиралась взглядом в занавески с синими и пурпурными разводами, под ногами у нее было мягкое красновато-коричневатое ковровое покрытие, за спиной, вокруг пестрого и лохматого, как шкура неведомого зверя, финского ковра расположились кресла с вельветовой обивкой (от покупки полного мягкого гарнитура пришлось пока воздержаться) – тоже красно-коричневые, только темнее, – посередине длинный стеклянный кофейный столик, на стене золоченое зеркало. Все эти вещи доставляли Эмили столько неподдельной радости, что казались ей живыми.

Вернулся Блейз.

– Что в письме? – не оборачиваясь, спросила Эмили.

– В каком письме?

– В том, которое сунула тебе Пинн.

– А… Вечно она со своими тайнами.

– Что в письме?

– Не смотри на меня так. Ничего страшного, вообще почти ничего.

– Давай его сюда.

– Я спустил его в унитаз.

– Не верю. Выворачивай карманы.

Блейз выложил содержимое всех своих карманов на кофейный столик. Письма не было.

– Почему ты спустил его в унитаз? Нормальные люди с письмами так не поступают. Письмо, кстати, не так просто смыть.

– Почему… Ну, потому что надоело! Извини, я знаю, что Пинн твоя подруга. Но эти ее письма – просто мерзость… Хотелось поскорее от него избавиться.

– Она мне не подруга, и ты прекрасно это знаешь. Одно время у нас с ней были более или менее дружеские отношения, но это давно кончилось. А теперь я не верю ей ни на грош. Это ты ее все время привечаешь! У вас с ней еще в Патни были какие-то бесконечные секреты.

– Не было у нас никаких секретов!

– Ну, значит, появились сейчас. Подозреваю, что ты ей приплачиваешь, иначе чего ради она бы стала тайком совать тебе какие-то письма? Что было в том письме?

– Ничего… Ну, только одно – но мы с тобой и сами уже догадывались. Люка опять у Харриет.

– Тоже мне, тайна великая! Как только он исчез из дому, я сразу же сказала, что он сбежал к ней.

– Но все же такие вещи лучше знать наверняка! И очень хорошо, что Пинн нам сообщила.

– Да, но секретничать-то зачем?

– Она не хотела тебя расстраивать. Решила, пусть лучше ты узнаешь от меня.

Эмили с минуту размышляла, по-прежнему не отрывая взгляда от занавески. Блейз уселся в кресло, вытянул ноги (пятки утонули в пестрых мехах финского ковра) и стал ждать.

– Нет, все-таки я не верю тебе, – сказала она наконец. – Не верю. Может, в этом письме и было что-нибудь насчет Люки, но было и что-то другое, и это что-то беспокоит тебя гораздо больше. Я же вижу, я чувствую, как ты разволновался.

– Конечно разволновался, из-за Люки, из-за тебя…

– Да нет, тут что-то не то. Ты аж разрумянился. И зачем это Пинн все время таскает сюда свою Кики, будто нарочно водит ее перед тобой взад-вперед? Думаю, она хочет устроить вам с Кики свидание, вот зачем. Она как-то проболталась, что Кики просила подыскать ей партнера. А ты всякий раз, как видишь эту паршивку, так доволен, уж так доволен – у тебя просто на лбу написано, чего ты от нее хочешь.

Блейз встал, подошел к Эмили, развернул ее за плечи к себе лицом и легонько встряхнул.

– Послушай, – сказал он. – Слушай меня, дуреха. Тебя надо высечь, кнутом – понятно? Ты что, хочешь все, все разрушить своей нелепой, бредовой ревностью? Вот же я, смотри! Я люблю тебя, ты моя жена.

– Нет еще.

– Ну будешь жена! Мы уже сто раз с тобой все обсуждали. Ты знаешь, что у тебя твердая почва под ногами…

– Ага, твердая. Вроде зыбучих песков.

– Да нет же! Все закончилось, мы дома, Эмили! Опасность миновала. Видишь, это наш дом, теперь мы с тобой живем здесь.

– Поклянись, что ты не влюбился в Кики Сен-Луа.

– Психопатка! Да клянусь, клянусь! Малыш, я же тебя люблю, никого другого. Ну-ка, смотри мне в глаза. Я люблю тебя.

– Да, – сказала Эмили, глядя на него снизу вверх. – Ты прав. Ты прав, милый. Пусти, мне больно.

– И хорошо, что больно.

– Ладно, ну прости меня. Пожалуйста, пусти мою руку. Естественно, я боюсь, а как же иначе, боюсь всего и всех. Даже Кики, даже Пинн. Скорей бы уже все утряслось, скорей бы у тебя опять была работа, пациенты… И знаешь: я до сих пор не хотела, чтобы ты ехал к ней, а вот теперь хочу. Я должна наконец убедиться, что и после того, как вы встретитесь, все это никуда не сгинет и не улетучится.

– Не улетучится, ты это прекрасно знаешь.

– Ладно. Но все равно, съезди к ней, хорошо? Не посылай Пинн шпионить на тебя – ах, перестань, я же не слепая! Поговори с ней сам. Расскажи ей все – и про холодильник, и про занавески, – и пусть она во все это поверит, пусть поймет, что все это реально, что она потеряла тебя совсем – тебя просто нет для нее. Сделаешь, как я сказала?

– Да. Ты права. Я должен туда съездить. Я только хотел, чтобы сначала у нас с тобой появился дом и все остальное.

– Чтобы тебе было на что опереться, да? Меня одной недостаточно, с домом оно все-таки надежнее?

– Ну что ты, просто перед тем, как оставлять тебя одну, я должен был убедиться, что тебе спокойно и хорошо. Особенно перед тем, как ехать туда.

– Но ты будешь у нее недолго, ладно? Попробуй только там задержаться, я приеду за тобой и устрою такой скандал!..

– Не беспокойся, думаю, часа с небольшим мне хватит. Если хочешь, можешь подождать меня где-нибудь поблизости. В машине, например.

– Нет уж, лучше я буду ждать тебя здесь, в нашем доме, среди наших вещей. Блейз, милый, но ты не передумаешь? Не вернешься к миссис Флегме? А вдруг она разжалобит тебя своими слезами? Ты не думай, я не желаю ей зла, и мне совсем не нужно, чтобы она мучилась и страдала – хотя без этого все равно никак. Просто я хочу, чтобы она все поняла и отступилась. Ведь чем скорее она поймет, тем лучше для нее же, правда? Но, конечно, вы можете с ней время от времени встречаться, я не возражаю. И не надо думать, что это такая уж трагедия. Выдержит как-нибудь твоя матрона, с ее безмятежностью еще и не такое можно выдержать. Она, конечно, начнет говорить тебе, что она не переживет, это выше ее сил, – но ты ей не верь: переживет как миленькая. И когда будешь с ней разговаривать, не воображай, будто ты совершил что-то страшное и чуть ли ее не убиваешь, – никого ты не убиваешь. Только скажи ей всю правду, слышишь? Чтобы никаких надежд. Обещаешь говорить одну только чистую правду?