Механика небесной и земной любви - Айрис Мердок

– В несчастье мы скорее познаем себя, – сказал Монти.

– Пожалуй, вот что: я впервые в жизни почувствовала себя свободной. Приходится думать самой – выбирать, принимать какие-то решения, строить свою судьбу, а может, ломать: чего-то добиваться, на что-то смотреть сквозь пальцы. Я всегда была ограждена, даже отрезана от всего. А тут будто зажегся яркий свет – он страшно яркий, и я должна все время двигаться, потому что укрыться от него невозможно. Вот этот свет, Монти, и указал мне дорогу к тебе. Ты даже не представляешь, как это для меня… важно, что я поняла… что люблю тебя. Это как будто первый поступок, совершенный мною по собственной воле, – и это так… ценно.

«Для тебя – да, – подумал Монти. – А для меня?» Новая Харриет с ее новым самообладанием по-прежнему поражала Монти. Несчастье придало ей силы, она осознала, кто она такая, осознала, что ей нужно, – все это замечательно. Но его роль – быть рассудительным и отрезвляюще холодным. Малейшее проявление нежности, малейшая ответная искорка в его душе – и они оба пропали.

– Знаешь, я чувствую себя такой сильной – я даже могла бы, если нужно, подчинить тебя своей воле. Раньше мне всегда казалось, что ты сильный, а я слабая. А теперь у меня как будто появилась какая-то власть над тобой, чуть ли не право на тебя. Ты должен мне помочь, я заставлю тебя любить меня, у нас с тобой обязательно все будет! Звучит, конечно, странно… в устах женщины, которую только что бросил муж. Но я не хочу сидеть дома и обливаться слезами, не хочу и не буду! Я должна снова устроить свою жизнь, нравится мне это или нет. И именно сейчас, когда ты мне так нужен, ты оказываешься рядом. Это предначертано, понимаешь? Можешь не вдумываться сейчас в мои слова, ты и так слишком много думаешь, это тебе только мешает… Не беспокойся, я не собираюсь завоевывать тебя прямо сейчас – то есть я, конечно, хотела бы, но… Просто нужно, чтобы между нами что-то началось и чтобы ты это позволил. Собственно, все уже началось – давно, еще раньше, чем я узнала про Блейза. Прошу тебя, пусть это продолжается, пусть растет и вырастает во что-то другое, новое. Ты так нужен мне, Монти! Если бы ты знал, как ты мне нужен. Пожалуйста, не отказывай мне в помощи, думай обо мне, заботься обо мне! Пройдут минуты, часы, дни – и если ты будешь со мной, ты не сможешь не полюбить меня. Как ты не понимаешь, тебе ведь тоже нужно любить – не только быть любимым, но любить.

Знала бы ты, подумал Монти.

– Харриет, – сказал он вслух, – приди в себя. Любовь не дает любящему никаких прав, и ты это знаешь. Ты говоришь так, будто только что вышла из тьмы на дневной свет, – но, по-моему, все как раз наоборот. Оттого что боль обрушилась на тебя так неожиданно, ты погрузилась во мрак… и блуждаешь в нем. Из всех душевных мук ревность причиняет человеку самую страшную боль, какую только можно представить. Вот, чтобы тебе легче было ее пережить, ты и придумала эту свою великую любовь ко мне…

– Так ты думаешь, у меня это все… от ревности? – спросила Харриет.

– Да.

Обдумывая услышанное, Харриет отодвинула Лаки, который наполовину уже заполз на ее колено. Лаки тяжело поворочался и свернулся рядом, прижавшись своей лохматой внушительной мордой к ее бедру. Взгляд Харриет переместился с пихт на желто-зеленые кусты бирючины и рябоватый забор, обозначающий границу между владениями Монти и миссис Рейнз-Блоксем.

– Знаешь, – сказала Харриет, – а я думаю, что ревность тут ни при чем. Наверное, та боль, про которую ты говоришь, оказалась слишком сильной, и это как раз помогло. Так бывает: ранило человека и сразу же парализовало – а не парализовало бы, он бы, скорее всего, умер от невыносимой боли. Да, конечно, я ревную – наверняка ревную. Только все это уже не важно, и я чувствую себя такой ужасно сильной – и ужасно одинокой. Не думаю, что Блейз… что моя прошлая жизнь когда-нибудь вернется ко мне – я больше не смогу ее принять… не смогу…

Впервые после прозвучавшего признания голос Харриет заметно дрогнул.

Так-то лучше, подумал Монти.

– Ты говоришь, что тебя парализовало, – сказал он. – Но этот паралич ненадолго, он быстро пройдет. Ты говоришь, что ревнуешь. Конечно ревнуешь. И будешь ревновать. Скоро вы с Блейзом встретитесь, и как только ты его увидишь, в тебе опять проснется любовь к нему. Любовь к человеку, с которым прожиты годы, не кончается в одночасье, это как наркотик. Впереди у тебя долгий путь, Харриет, и не рассчитывай пройти его со мной под ручку. Тебе надо разобраться до конца в своих отношениях с Блейзом. Как он поведет себя дальше, как ты сама себя поведешь – этого ты пока не знаешь. А вот Блейз возьмет и опять передумает, он вполне на такое способен.

– Пусть передумывает, меня это не волнует.

– Взволнует, когда дойдет до дела. Одно его слово – и от всех твоих внутренних перемен, включая твою новую индивидуальность, которой ты гордишься, ничего не останется. Представь себе, что он вернется и бросится к твоим ногам, – ты тотчас же, в ту же минуту превратишься в себя прежнюю. Собственно, тебе даже не надо будет ни во что превращаться, ты ведь на самом деле не менялась. Просто ты тешишь себя иллюзиями о каких-то изменениях, которые с тобой якобы произошли. А эти твои рассуждения о свободе и доброй воле – это бредни, поверь. Твоя настоящая работа – и, кстати сказать, твой долг – в том, чтобы сохранить свою связь с мужем. Все это может длиться еще очень долго – пока он не решит, чего он хочет и что ему нужно. В конце концов, он твой муж.

– А как насчет того, чего я хочу? И что мне нужно?

– Это не имеет значения. Извини, но в этом смысле ты по-прежнему можешь считать себя эктоплазмой.

– Почему ты так несправедлив ко мне?

Харриет вдруг развернулась к Монти всем корпусом и даже отодвинулась (вместе с собакой), чтобы лучше его видеть. Черный легкий пиджак, белая рубашка, темные, зачесанные назад волосы, начищенные до блеска черные туфли. «Еще неприступнее, чем всегда, – подумала Харриет, – просто иезуит какой-то. Как же я люблю его – это ли не глубокое изменение? Я должна убедить его, должна заставить его увидеть. Он может спасти меня, а я – его».

– Это не несправедливость. – За все время Монти еще ни разу не взглянул на нее, а рассматривал собак на своем газоне (к которым теперь присоединился Аякс). – Это простой реализм – увы, недоступный тебе в настоящий момент. Видишь ли, ты зависишь от Блейза, от всей ситуации, ты связана по рукам и ногам – эмоционально и морально. И пока дело обстоит так, ты не можешь считать себя свободной. Есть простые и ясные понятия, к которым тебе сейчас надо вернуться. Чувство долга, в частности. Возможно, что Блейз скоро (или пусть даже не очень скоро) захочет выпутаться из всей этой истории, возможно, он снова потянется к тебе и к Худ-хаусу. Твой долг в этом случае – помочь ему. Не чей-нибудь, Харриет, твой… Пожалуйста, не прерывай меня. Ты должна сделать это хотя бы ради Дэвида, даже если бы не было никаких других причин, – а они есть, как ты знаешь. Ты не можешь просто так взять и «зажить свободно» – ты не готова к этому ни по своей природе, ни по воспитанию. От тебя требуется только одно – смириться. Ты не должна – да и не способна – принимать самостоятельные решения. Нравится тебе это или нет, но тебе придется быть святой – потому что ты это ты и, следовательно, ничего другого тебе не остается. Потом, когда пройдут годы и ты поймешь, что Блейз по-настоящему тебя покинул и что ты готова покинуть его, – кто знает, может быть, тогда тебе удастся наконец переменить свою жизнь… выучиться какому-нибудь новому бесполезному занятию – машинописи или стенографии. Но все эти вещи опять-таки не будут иметь никакого отношения к свободе; больше того, к тому времени они тоже превратятся для тебя в вопросы долга. А пока ты просто пытаешься приспособить ложно понятую идею «свободы» к своим растрепанным эмоциям. На это накладывается некое сентиментальное чувство ко мне и то, что сейчас тебе позарез нужна помощь – все равно чья. Проснись, Харриет, взгляни на вещи трезво. Пройдет, возможно, много лет, прежде чем в твоей жизни что-то по-настоящему изменится. Таковы обстоятельства – и такова твоя собственная природа, что сейчас ты должна быть пассивна и просто ждать: как поступит Блейз, что он решит? Это единственная роль, которая не ведет тебя к опасному самообману, – так что советую от нее не отказываться.