Тайна Эмили - Геза Шварц

Дядя, как тень, возник на краю детской площадки, но Эмили увидела его сразу же. Странно, но она очень сильно обрадовалась, как и в тот раз, просто от того, что он оказался тут, её дядя, который никогда не ходил с ними на детскую площадку, которого она так редко видела! Девочка взглянула ему в лицо, и её обдало ледяным холодом. Случилось нечто ужасное! И когда они сели на качели, Эмили взяла сестрёнку на руки, чтобы защитить от того, что на них надвигалось… чтобы и самой держаться за что-то полное жизни.

Эмили вцепилась в сестрёнку сильнее, чем в цепь на ветру.

Дядя в тот миг казался удивительно маленьким на детских качелях. Его слова оставались неуслышанными, как во сне, но она знала их наизусть.

С их отцом произошёл несчастный случай. Он был тяжело ранен. А теперь он умер. Эти слова повторялись в её голове до дурноты. Софи смотрела на неё, как всегда, когда не была уверена, что правильно её поняла. И девочке почему-то хотелось только одного – обмануть Софи, чтобы не видеть её искажённого лица. Но она не могла убежать от прошлого. Как и в тот день, смотрела она на сестрёнку и, как и тогда, увидела, как в ней вспыхнула боль осознания. И, как и тогда, боль унесла с собой её детскую безоблачность и наивность. Казалось, через её лицо, через весь их мир пролегла глубокая чёрная трещина. Эмили словно застыла, глядя на это как будто со стороны. Это было концом. Концом всего, что было прежде.

И снова, когда картина поблёкла, девочка потеряла почву под ногами. Ей казалось, что она рухнула и падает в эту трещину, которую видит глазами и одновременно чувствует у себя внутри. Но вокруг не было тьмы. Вместо этого вокруг вспыхивали сцены, которые она с трудом переносила. Отец машет им рукой, стоя в проёме входной двери, когда он прощался с ними утром того дня. Его плащ в шкафу, который он забыл и никогда уже больше не наденет. Его похороны и пепел на ветру. Эмили летела от картины к картине, и даже когда наконец встала на твёрдый пол в каком-то, казалось, бесконечном коридоре, эти сцены не закончились. Они стали лишь ярче, когда она побежала, чтобы от них отделаться. Вот её сестрёнка ставит на обеденный стол тарелку для отца. Вот дядя, плачущий тайком от всех, прислонившись к стене. Рассортированные книги в коридоре – в то время как отец сам бы не отдал их. И снова, и снова – хорошо знакомые комнаты, которые пусты вне зависимости от того, сколько людей в них находится, потому что его в них больше нет.

В голове Эмили пульсировало сильнейшее головокружение. Чувство потери становилось в ней просто непереносимым. Ей всегда не хватало отца, все эти прошедшие годы. Но теперь, когда она видела перед собой его лицо, на месте которого на каждой проклятой картине возникал пробел, брешь, это чувство стало таким сильным, каким она его уже целую вечность не ощущала. Девочка думала, что это чувство её разорвёт, с такой силой оно ворвалось в неё. И тут в конце коридора возникла дверь. Все картины вокруг погасли и соединились за её спиной воедино – в картину двери, которую Эмили могла нарисовать с закрытыми глазами, так хорошо она её помнила.

Перед этой дверью она плакала в ту первую ночь, когда узнала о смерти отца, когда разбила в кровь кулаки, потому что билась об неё от отчаяния, что он больше никогда её не откроет.

Эмили помнила и о другом времени – до того, когда ей ещё не был знаком этот траур. Вот она свободно бежит по коридору к этой двери, сходу распахивала её, сияя от радости. Она знает, что отец сидит в этой комнате за письменным столом и, когда бы она ни пришла, он поднимет на неё глаза. Она знает: у него снова будет этот слегка отсутствующий взгляд писателя, который с трудом отрывается от своего фантастического мира и возвращается в её мир. И всё-таки он с улыбкой делает это каждый раз, когда она его зовёт. Затем ещё картина из этой комнаты, полная нежности и тепла. И прежде чем Эмили положит руку на ручку двери, она уже будет знать, что за картина откроется сейчас её взору, что за сцена её там ждёт. Это будет убежище сумерек теней, по которому она так соскучилась.

Девочка открыла дверь. И, как всегда, сперва там не было ничего, кроме темноты. Затем она увидела отца: он сидит у окна, в своём кресле, взгляд направлен в ночную тьму. Как долго Эмили не хватало этой картины, как часто она себе её представляла, и какими бледными были её мысли по сравнению с реальностью! Отец словно услышал последнее слово и повернулся к ней. Он улыбнулся, как и раньше, и раскрыл ей свои объятия. И уже не сдерживаясь, Эмили побежала к нему и позволила ему поймать себя. Она вновь была маленькой, заметив это только в тот миг, когда он поднял и посадил её себе на колени, и, как и раньше, она обняла его и прижалась лицом к его вязаному домашнему свитеру. Он впитал запахи отца, он источал ароматы лакрицы и немного лаванды, потому что эти ароматы помогали ему размышлять, как он часто говорил. На какое-то мгновение девочка почувствовала ту же защищённость, что и прежде, – такую тонкую, едва осязаемую и такую всеобъемлющую, что у неё перехватило дыхание.

Это было мгновение, которое ей в качестве «прощального подарка» преподнёс Асмарон! Только что она это осознала. Он воскресил то мгновение, по которому она так долго тосковала. И девочка знала, что это ловушка! Но не могла оторваться от отца, хотя чувствовала, как у неё каждую секунду прямо сейчас в этой комнате отбирают и крадут жизненные искры. И она соглашалась на это, лишь бы ещё дольше оставаться с отцом! Эмили положила голову ему на грудь… и почувствовала в ней тишину. И тут она поняла, что это не он, не её отец! Это не его тишина! В этом существе, рядом с которым она сейчас оказалась, в нём не было даже проблеска, даже намёка на жизнь! Эмили подняла глаза и узнала чёрное пламя глубоко внутри в его глазах.

– Драугр, – прошептала она, не отстраняясь от него. – Ты не можешь дать мне то, чего я хочу. Ты не можешь дать мне то, что ты сам потерял.

В его глазах на краткий миг вспыхнуло пламя. Затем оно залило его лицо, и прежде чем Эмили поняла, что происходит, фигура его распалась и превратилась в золу. Кресло тоже разрушилось, как и комната, и ночь за окном – всё распадалось до тех пор, пока всё пространство вокруг неё не сделалось совершенно чёрным. Она стояла в темноте совсем одна, и когда положила руку себе на грудь, то не почувствовала больше мерцающих искр и тепла. Было ощущение, что глубоко внутри у неё осталась только тишина, только тьма.

Но Эмили не опустила руку. Она стояла неподвижно и прислушивалась к себе. И когда её пальцы, наконец, ощутили едва заметный стук, девочка улыбнулась. Она могла находиться во тьме, в тишине, потому что это всё ещё её пространство, её убежище, и только она вправе решать, чему здесь быть, что здесь может или не может происходить.

Искорка плясала на её пальцах, когда девочка поднесла руку к лицу. Золотистое сияние едва освещало контуры кабинета. Эмили бросила взгляд в самый тёмный угол – каждый знает, что самые большие тайны прячутся среди самых густых теней. Она медленно пошла в сторону этой тьмы и в течение бесконечно долгого вдоха всматривалась в неё. Это было, как раньше, когда она просыпалась после ночного кошмара в кромешной тьме, когда на губах её всё ещё звенел крик – она звала отца. Но на этот раз девочка не ощущала страха. Она знала, что не одна в этой темноте. И в то самое мгновение, когда искорка отделилась от её пальцев и окунулась во тьму, в комнате раздался треск. Казалось, что воздух втягивается в какие-то мощные ноздри. Эмили увидела ещё золотистую пару глаз, которая вспыхнула перед нею. Затем из темноты появился дракон.