Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

издавалось 14 газет и журналов на китайском, английском, французском, немецком и японском языках, здесь постоянно базировались корреспонденты десятков газет и информационных агентств со всего света. Продукция многочисленных издательств и типографий тоннами развозилась по всему Китаю.

Японцы рано оценили значение этого города и утвердились в нем еще в XIX в. Именно через Шанхай по всему Китаю распространялось японское влияние, а из него в Японию, по словам сотрудника «шанхайской агентуры» Л.В. фон Гойера, «выходила сумма добытых со всех сторон Китая сведений». Что касается России, то вплоть до второй половины 1890-х годов ее интересы в Среднем и Южном Китае были столь незначительны, что в Шанхае она не имела своего штатного консула, а обязанности ее внештатного представителя выполнял Юлий Августович Рединг, местный коммерсант из русских немцев (моряки российских судов, заходивших в шанхайский порт, в шутку называли его «Сентябрем Августовичем»). Телеграфными конторами в Чифу, Тяньцзине и Шанхае Россия обзавелась только в середине 1890-х годов, последней из великих держав (до этого корреспонденция направлялась в Петербург сухопутным путем через Монголию). Из без малого 7 тыс. иностранцев, проживавших в Шанхае в 1900 г., русских насчитывалось всего 47 человек. Накануне войны с Японией их число едва достигало ста и только в 1905 г. перевалило за триста (численность здешней японской колонии в эти же годы выросла впятеро – с 1233 человек до 6 тыс.). В октябре 1903 г. кроме военного агента в Пекине, который официально именовался «первым», у России появился и «второй» военный атташе в Китае, местом пребывания которого был определен Шанхай. Эту должность занял Дессино, а «первым» военным агентом стал вновь назначенный в Китай полковник Генерального штаба Ф.Е. Огородников.

Нити японского влияния и разведки в Шанхае сходились в тайном «квинтете» в составе Генерального консула Одагири Масуносуке, по характеристике фон Гойера, человека «необыкновенных способностей и редкого образования», неофициального военного представителя полковника Генерального штаба Цуниоси (во время войны его сменил капитан 1-го ранга Мори Ёситаро), директора крупнейшего в Шанхае страхового общества «Мицуи Буссан Кайся» Ямамото, руководителя местного отделения «Иокогама Специе Банка» Чоо и управляющего шанхайским отделением пароходного общества «Ниппон Юсен Кайся» Хаяси. Чоо и сам Одагири были японцами китайского происхождения, имели репутацию синофилов и в силу этого пользовались особыми симпатиями коренного населения; Ямамото приходился Одагири свояком. Вместе они составляли неофициальную, но крепко спаянную коллегию, которая руководила огромной сетью собственных тайных информаторов и наблюдательных агентов и переправляла собранные сведения в Токио.

«Все, что делалось японцами в Шанхае и окрестных провинциях Среднего Китая, – свидетельствовал тот же фон Гойер, – проходило через руки этих пяти деятелей, совместно работавших для достижения общей цели. Главная задача, которую они поставили себе, заключалась в том, чтобы завладеть всеми жизненными центрами Шанхая. Какое бы дело ни делалось, какой бы план ни осуществлялся в Шанхае, есть несколько неминуемых инстанций, через которые это предприятие должно пройти ранее, чем оно выльется в окончательную форму. И вот эти-то инстанции и должны были контролироваться бесчисленными агентами по плану вышеозначенных пяти членов шанхайской разведочной комиссии. Главные из них: 1. Таможня. 2. Пароходные компании. 3. Банки. 4. Телеграф. 5. Телефон. 6. Клубы. 7. Гостиницы. 8. Пресса. 9. Книгопечатни. 10. Речное сообщение. Все эти центры шанхайской business life (деловой жизни) были фактически в руках японцев. Они завладели ими задолго до начала войны и пользовались ими за все время войны». Технику работы здесь японской разведки фон Гойер подробно описал в своей записке, которая публикуется в Приложении к этой книге.

Помимо широкой сети тайных информаторов в деловых кругах Шанхая японский Генеральный консул имел в своем распоряжении особую наблюдательную службу, которая была организована по территориальному принципу. Весь город был разбит на участки, в каждом из которых находилась конспиративная «главная квартира», куда стекались все собранные агентами сведения за день. Некоторые из них были оборудованы и действовали как заправские канцелярии. «Две громадные комнаты, уставленные канцелярскими столами, с работающими за ними чиновниками, библиотека, карты на стенах, телефон, 2—3 рассыльных у дверей, небольшой с отдельным ходом кабинет-приемная», – так описывал очевидец резиденцию полковника Цуниоси в одной из шанхайских гостиниц. Из «районов» сведения ежевечерне поступали в японское Генеральное консульство, где они сортировались, объединялись с данными «внутренней» агентуры, перепроверялись, обрабатывались и передавались на рассмотрении «коллегии пяти», а затем и в Токио. «Так работала эта колоссальная машина, днем и ночью, на суше и на воде, не брезгая никакими мерами, не жалея средств, с радостью принимая всякую лепту в виде денежной или трудовой помощи; так работала она крепко, неустанно, и все отдельные части и частички ее работали совместно, истово и дружно, с неукоснительной энергией, озаренные единой общей, великой идеей», – заключал фон Гойер.

Появление в Шанхае российских представительств не прошло в ведомстве Одагири незамеченным. К каждому русскому чиновнику был приставлен наблюдатель, а в состав секретных осведомителей Дессино из числа китайцев японский Генеральный консул внедрил «своего» человека. Не было обойдено вниманием и местное отделение Русско-Китайского банка: один из его директоров-иностранцев (вероятно, француз Верунг (Wehrung)) завел себе секретаря, привезенного из Японии, а некий «голландский еврей, “женатый” на японке», возглавил экспедицию банка – «отдел корреспонденции» (позднее российская секретная служба установила контакты этого голландца с Одагири). Еще больше положение Павлова и его сотрудников осложняло недружелюбное отношение коренных жителей Шанхая к европейцам вообще и к русским в особенности, во многом вызванное антироссийской и паназиатской пропагандой японцев. «Всякий старый резидент в беспристрастном суждении о китайцах скажет, что бездна разделяет бывшего вежливого и уступчивого туземца от нынешнего китайца, в котором проснулось сознание его расового равенства с европейцем и пробудилась жажда возмездия за вынесенные обиды и унижения», – писал российский разведчик. «Престиж России пал, – констатировал в 1904 г. другой, – более того, престиж европейцев утрачен»[918].

В общем, находясь на территории формально нейтрального Китая, в Шанхае камергер Павлов очутился фактически на передовой. Условия его новой службы не имели ничего общего с относительно комфортным и, главное, безмятежным существованием его военных коллег в Мукдене или Владивостоке. Его появление вызвало пристальное внимание ведомства Одагири, который сделал все, чтобы внедрить в русскую секретную службу своих агентов, но мало преуспел в этом: в своих донесениях министру Комура японский консул в основном оперировал данными наружного наблюдения за Павловым и его сотрудниками, догадываясь, впрочем, об истинных смысле и целях их пребывания в Шанхае. «Японцы все время следят за мною, – писал Павлов в МИД в июле 1904 г., – очевидно, они стараются выведать характер моей деятельности, но, разумеется, не могут иметь никаких положительных данных для подтверждения своих подозрений»[919]. Японская печать также стремилась отслеживать деятельность русского камергера, но,