Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

права присоединить весь Ляодунский полуостров и полное очищение Россией остальной Маньчжурии, на контрибуции же считают более благоразумным вовсе не настаивать. На этих условиях они считают возможным и желательным не только мир, но и тесное сближение между Россией и Японией»[944]. Как известно, полгода спустя, на мирных переговорах в американском Портсмуте японская делегация согласилась на второй из описанных Бале вариантов, да и то не в полном объеме. Сбылось и его предсказание относительно последующего русско-японского сближения.

Таким образом, благодаря тайным информаторам и в первую очередь Бале, проблема получения секретных сведений из Японии была решена. За девять с половиной месяцев пребывания там французского журналиста руководитель «шанхайской агентуры» получил от него около 30-ти обширных донесений, которые касались всего спектра военных, военно-политических и финансово-экономических вопросов жизни островной империи. В условиях войны это была поистине бесценная информация.

Постепенно наладилось поступление секретных сведений и из Кореи. Проблемой организации секретной службы во владениях Коджона Павлов озаботился еще в апреле 1904 г., на пути из Порт-Артура к месту своей новой службы – в Шанхай. Его план заключался в том, чтобы направить на полуостров группу корейцев, бывших учеников школы русского языка при российской миссии в Сеуле, которой заведовал отставной артиллерист Н.Н. Бирюков, – к началу войны многие из них находились на русской территории, будучи помещены в различные средние учебные заведения, военные и гражданские[945]. «Бирюкову, – писал Павлов наместнику в середине апреля 1904 г., – я полагал бы полезным специально поручить ведение секретных разведок в Корее при помощи имеющих находиться в его непосредственном распоряжении нескольких упомянутых выше корейских воспитанников с тем, чтобы как г-н Бирюков, так и сказанные корейцы действовали отдельно и независимо от других лиц, занимающихся одинаковою [с ними] работою»[946]. Адмирал Алексеев согласился, но счел более «соответственным направить Б[ирюкова] к одному из отрядов, находящихся в Северной Корее», с тем, чтобы он переправлял свои донесения не только в штаб командующего армией и в «шанхайскую агентуру», как предлагал Павлов, но и в полевой штаб самого наместника[947].

Вскоре затем из России были вытребованы и направлены в распоряжение Бирюкова корейцы О-ан-сен[948] и Ку-так-сен (из Нижегородского кадетского корпуса), Хион-хион-гьен и Юн-се-нион (из Чугуевского кавалерийского училища), Ким-на-кун и трое других корейских воспитанников Курского реального училища[949], а из Петербурга – Ким-пен-ок, нештатный лектор корейского языка столичного университета. Корейским «воспитанникам» был установлен ежемесячный 100-рублевый оклад, соответствовавший жалованью младшего офицера действующей армии[950]; все расходы, связанные с их переездом из центральной России и обустройством на новом месте Павлов, естественно, взял на себя. Созданная, таким образом, организация заработала в июне 1904 г., когда большая часть воспитанников Бирюкова прибыла на Дальний Восток. Базой этой организации стало Новокиевское (ныне Краскино) – ближайшее к Корее оборудованное телеграфной станцией русское поселение, откуда еще в конце мая «на разведки в Корею» Бирюков направил двух китайцев. «Агенты действуют хорошо, – телеграфировал он Павлову в конце июля 1904 г. – … Еду с отрядом [в] Корею»[951].

Независимо от Бирюкова и его группы весной 1904 г. русское командование направило в Корею и в том числе в Сеул других тайных информаторов. Ссылаясь на сведения одного из них, адмирал Скрыдлов сообщал Павлову: «Корейского императора японцы держат под караулом во дворце, никого к нему не пускают и хотят перевести в старый дворец близ северных ворот. Император предан России вместе с четырьмя министрами: Шим-шан-хун, Мин-кеншек, Тю-сек и Мин-эн-хван. Император очень угнетен, даже плачет. Наследник увезен в Японию»[952].

В годы войны одной из ключевых фигур секретных операций России на Корейском полуострове стал М.И. Ким, до крещения и вступления в русское подданство носивший имя Ким-ин-су. «Озабочиваясь, в связи с возложенным на меня, по высочайшему повелению, поручением об организовании дела получения надежных секретных сведений о положении дел в Корее, как в районе военных операций, так и в столице, – писал Павлов наместнику 12 (25) апреля 1904 г., – я имею в виду командировать в прилегающие к реке Ялу местности состоявшего при императорской миссии в Сеуле переводчика русско-подданного Матвея Ивановича Ким. На этого, заслуживающего безусловного доверия и вполне надежного корейца будет возложена обязанность … установить непрерывные секретные сношения с местными корейскими властями и тайными корейскими агентами, которые согласно заранее сделанному в Сеуле условию имеют быть посылаемы к маньчжурской границе как от корейского императора, так и от некоторых расположенных к нам влиятельных корейских сановников»[953].

В конце апреля 1904 г., получив от Павлова подробные инструкции, один из наиболее оберегаемых секретных шифров («биграмный» № 389), 500 рублей денег и удостоверение, обеспечивавшее ему беспрепятственный проход в расположение русских частей, а также содействие и защиту их командования, Ким отправился на север Кореи. Его семья осталась в Китае – заботы о ней руководитель «шанхайской агентуры» также принял на себя. По прибытии на место, он был произведен во флигель-адъютанты корейского императора и в дальнейшем, по данным историка Пак Чон Хё, возглавил 3-тысячный русский кавалерийский отряд, который оперировал в северных провинциях Кореи[954]. Другой флигель-адъютант Коджона, Хиен-сан-ген, в недалеком прошлом юнкер Чугуевского училища и также доверенное лицо «шанхайской агентуры», вернувшись на родину в декабре 1903 г., в мае 1904 г. организовал партизанский отряд, который тоже действовал в северных корейских провинциях.

Весной 1904 г. на севере Кореи начали широко распространяться антияпонские прокламации, которые вызвали серьезные народные волнения, а затем и партизанское движение. На их подавление японцы бросили регулярную армию. «Я имею из различных источников сведения, – доносил Павлов министру Ламздорфу, – что моему пребыванию в Шанхае и поддерживаемым будто бы мною секретным сношениям с корейским императором и его приверженцами чрез посредство проживающих здесь корейцев И-хя-кюн и Хиен-сан-ген, японцы приписывают обнаружившееся в последнее время антияпонское движение в Корее»[955]. «Распространенные на севере Кореи антияпонские прокламации, – телеграфировал Павлов в Петербург в июле 1904 г., – вызвали народное волнение против японцев, причем с обеих сторон были убитые и раненые»[956]. Возвратившись летом 1904 г. в Шанхай, Хиен стал обеспечивать связь российской агентуры с корейским императором, но партизанское движение в Корее еще долго не утихало. В конце августа того же года отряд из 300 корейских повстанцев напал на строившуюся оккупантами Сеул-Фузанскую железную дорогу. Чтобы отбить нападение, японцам снова пришлось вызывать войска[957].

Фактически находясь в собственном дворце на положении арестанта, Коджон оставался, однако, связан с внешним миром и был отчасти осведомлен как о происходившем народном движении, так и роли, которую играли в нем бирюковские «ученики». «Корейский император спрашивает об учениках, где они, кто из них при Вас, здоровы ли они, довольны ли Вы