Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

в заграничных походах. В 1893 г. вышел в отставку, перешел в МИД и до назначения в 1903 г. в Гонконг успел поработать во Флоренции, Кардиффе и Ньюпорте. В годы русско-японской войны Бологовский организовал собственную агентурную сеть, опыт деятельности которой обобщил в июне 1905 г. в проекте создания при I Департаменте МИД специального «Азиатского разведочного бюро»[969]. В Гонконге его главной задачей стало отслеживание тайных передвижений японских военнослужащих, и это было совсем не простым делом.

Только за июнь и июль 1904 г. через Гонконг проследовало не менее ста японских офицеров, которые путешествовали под видом китайцев или филиппинцев, странствующих актеров или бродячих акробатов, но никогда – под своими собственными именами и без маскировки. Как правило, они перемещались на рейсовых пароходах, но иногда использовали для этого и английские военные суда. Часто японцы везли с собой громоздкий багаж, с которым старались бережно обращаться. Когда один из таких ящиков разбился в порту при погрузке, из него выпали водолазные костюмы; в бочках и обитых железом ящиках, по убеждению Бологовского, японцы перевозили взрывчатые вещества, торпеды, мины, радиоаппаратуру. Большинство японцев следовало в Европу, но были выяснены и другие пункты их назначения – Южная Африка, Коломбо, Мадрас, Бомбей, Алжир, Джибути, Порт-Саид, Сабанг, Бангкок, Сайгон, Сан-Франциско. В числе этих «путешественников» агентура консула зафиксировала контр-адмирала Сионого, капитанов 1-го ранга Куратцу и Идзино, полковника Аракава, капитана 2-го ранга Куруматцу, морских артиллеристов Катака и Курусима, лейтенанта Того, военного врача Икаебэ, десятки других офицеров, моряков и водолазов, техников и саперов. Бологовский установил, что всеми этими «офицеро»– и грузопотоками в Гонконге негласно распоряжался контр-адмирал Сакамото, бывший начальник Высшего морского колледжа, и даже сумел добыть его фотографию. С помощью своих наблюдательных агентов русский консул тайно сопровождал японцев до Индии включительно, благо один из его филеров, как выразился он сам, владел «индусскими наречиями». «Из письма, перехваченного от здешнего японского шпиона, – сообщал Бологовский в Шанхай в ноябре 1904 г., – узнал, что в местечке Кикирим в трех часах езды от Коломбо сосредоточены уже более трехсот японцев. По-видимому, оттуда будет произведена атака на нашу эскадру»[970].

В мае 1904 г. русскому консулу удалось завербовать господина по фамилии Дек – владельца одной из гостиниц Гонконга, в которой столовался секретарь его здешнего японского коллеги. Этот мелкий японский чиновник оказался не только разговорчивым, но и весьма любознательным человеком. Во всяком случае, новости, которыми он делился с осведомителем Бологовского, он узнавал от проезжающих японских офицеров. Многие из них непосредственно касались военных действий в Маньчжурии и были секретными. Дальнейшее общение с хозяином отеля дало неожиданные результаты. Бологовский выяснил, что его старшая дочь близко знакома с Альфредом Дином – лейтенантом британского флота, секретарем адмирала сэра Джерарда Ноэля (J. Noel), командующего английской Тихоокеанской эскадрой, которая базировалась в китайском Вэй-хай-вэе. «Узнавши все это, – докладывал Бологовский, – … я приказал своему агенту уговорить дочь его написать лейтенанту Alf. H. Deane письмо, в котором она жалуется на недостаток сведений с театра войны»[971]. В ответ британский морской офицер прислал кипу копий с телеграмм, полученных Ноэлем от адмирала Того. Из них с очевидностью следовало, что английский адмирал вопреки нейтралитету, официально объявленному его страной, находился в постоянном и доверительном общении с командующим японским флотом, обмениваясь с ним секретными данными о русской эскадре в Порт-Артуре. Сам Ноэль эти сведения получал от некоего британского журналиста (вероятно, Уильяма Гринера (W. Greener), корреспондента “Times”), который тайно переправлял их из осажденной крепости на китайских джонках и миноносцах той же британской эскадры.

Переписка между Вэй-хай-вэем и Гонконгом шла своим чередом, и впоследствии от лейтенанта Дина Бологовскому стало известно и о других, не менее интересных действиях и высказываниях британского адмирала. «Порт-Артур должен быть взят до прихода Балтийской эскадры», – заявил Ноэль в октябре 1904 г., добавив, что он, адмирал, «употребит все усилия, чтобы помочь Японии в этом». Такое рвение английского флотоводца Бологовский объяснил намерением Великобритании отторгнуть Порт-Артур после занятия крепости японцами «в уплату за последний японский заем» (о том, что английская эскадра находится в полной боевой готовности и способна выступить в течение часа после получения условного сигнала, Бологовский телеграфировал Павлову еще в июле 1904 г. – уже тогда и в Западной Европе, и в Японии падение Порт-Артура считалось делом ближайших дней)[972]. «8 октября, – сообщал далее российский консул, – сторожевое японское судно близ Порт-Артура подняло сигнал английскому адмиралу, сообщая о недостатке провианта [у] японской эскадры. В ответ Ноэль послал японцам из Вэй-хай-вэя 27 китайских джонок, по 25 тонн каждая, прося Того телеграфировать официально, что эти джонки перехвачены по дороге из Чифу в Порт-Артур»[973]. Спустя несколько дней газеты опубликовали телеграмму японского адмирала оговоренного Ноэлем содержания. «Захваченные» джонки Того объявил трофейными – русскими.

Снабжение Порт-Артура, осажденного японцами с суши и блокированного их флотом с моря, явилось одной из важнейших задач российских официальных и неофициальных представителей в Китае. Одновременно с «шанхайцами» Дессино и Павловым поставками в крепость, изнемогавшую под градом яростных японских атак, занимались «пекинцы» Давыдов[974] и военный атташе Огородников, а также консулы Тидеман (из Чифу) и Лаптев (из Тяньцзиня).

В исторической литературе принято считать, что командование крепости «предало гарнизон Порт-Артура», поскольку на момент капитуляции там оставалось много продовольствия, а количество раненых и больных якобы не достигало и шести тысяч при общей численности гарнизона в 32,5 тыс. человек[975]. Однако сами участники обороны крепости рисуют иную картину. Дневник военного инженера капитана М.И. Лилье, например, пестрит такими записями: «Провизии мало. Солдатам начали давать конину» (29 августа); «госпиталя переполнены ранеными» (12 сентября); «начинает чувствоваться полный недостаток решительно во всем» (23 октября); «перевязочных средств почти нет» (12 ноября)[976]. Истины ради, отметим, что от недостатка продовольствия страдали не только осаждаемые, но и осаждающие. Тот же Лилье был свидетелем такого, например, диалога на переднем крае: «Японец: “Солдат, дай хлеба!”. Наш стрелок бросает из окопа каравай хлеба. Японец выползает из окопа, берет хлеб и ползет обратно. Наш солдат не стреляет. Японец: “Спасибо за хлеб!”. Русский: “Жри, эфиопская рожа, да проваливай подобру-поздорову от Артура!”. После этого мирного разговора недавние приятели начинают перестреливаться»[977]. Добавим к этому эпидемии тифа, цинги и дизентерии, которые массами косили защитников Порт-Артура. Взяв крепость 20 декабря 1904 г., на 328-й день после первого выстрела под ее стенами, японцы пленили 32 207 русских солдат и офицеров, а в порт-артурских госпиталях обнаружили свыше 15 тыс. больных и раненых. После войны, отдавая дань самоотверженности погибших, японское правительство поставило в Порт-Артуре не один, а два памятника – и своим, и русским солдатам. Последний, воздвигнутый у подножия Саперной горы, представляет собой православную часовню с надписью на русском языке: «Здесь покоятся бренные останки