Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи - Евгения Нахимовна Строганова

жизни, напоминает реальную Е. А. Салтыкову: по воспоминаниям, Константин в лицее стал кутить и это нравилось его матери, которая «с удовольствием рассказывала знакомым о похождениях своего Кости»[597].

Согласно нотариальному завещанию Салтыкова, остававшийся после него денежный капитал делился поровну между детьми и женой, которой он завещал также все движимое имущество и наличные деньги. Право полной собственности на свои сочинения писатель завещал сыну, но в 1893 г. тот уступил его матери, которая в 1898 г. продала право собственности на произведения мужа редактору «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу.

В свое время Салтыков считал свою будущую жену «доброй и неприхотливой девочкой» (18–1, с. 160). Видимо, она действительно была «существом добродушным»[598], о чем позволяют судить, например, ее хлопоты о выдаче вида на жительство бывшей няньке детей Анне Бодровой (19–2, с. 315–316) или распоряжение выдать 10 рублей витеневской крестьянке Акулине Яковлевне, чтобы ей не пришлось продавать корову (18–2, с. 338). Но и много лет спустя после смерти Салтыкова она не могла простить ему их неудавшегося брака. Ценные сведения о поздних годах Елизаветы Аполлоновны содержатся в автобиографии И. И. Манухина, в 1907 и 1909 гг. снимавшего комнату в ее квартире (с 1903 г. она владела «небольшим – о 5–6 квартирах» пятитиэтажным домом по ул. Жуковского, 37).

Мемуарист пишет, что Е. А. Салтыкова жила «замкнуто, вдали от света, своей дочери и сына», «одинокая, всеми полузабытая». Она находилась в весьма стесненных обстоятельствах, что и вынудило ее пустить жильца, от которого она не скрывала, что «дети постоянно требуют от нее денег и, рассчитывая на ее доброту, ожидают, что она ради них пожертвует последним». О Салтыкове вспоминать она не любила: «…эта маленькая, подвижная старушка, в черном парике, набеленная, нарумяненная, немного жеманная и манерная, но приятно-светская, избалованная, болтливая, поверхностная, хранила о своем браке с Салтыковым такое горькое, такое жуткое воспоминание, что, говоря о нем, теряла сразу свою беспечность, хмурилась и спешила перевести разговор на другую тему. „Вы не можете себе представить, какой это был брак! – как-то раз сказала она. – Мне едва минуло 16 лет. Он был значительно старше. Это была нехорошая прихоть с его стороны… А потом все прошло, и он меня называл дурой и всегда был по отношению ко мне такой нехороший: желчный, раздражительный и злой… Ужасно! Любил и баловал он только наших детей, Лизу и Костю“»[599]. Елизавета Аполлоновна вышла замуж почти в 18 лет, но, судя по этому фрагменту, она сознательно уменьшала свой возраст. Память о Салтыкове хранили лишь его письменный стол, портрет работы И. Н. Крамского и бюст работы П. П. Забелло (по словам сына, бюст работы Л. А. Бернштама он увез с собой в Пензу). Вся остальное в этих комнатах, как замечает мемуарист, к Салтыкову не имело никакого отношения: они были обставлены «не без бьющей в глаза „роскошности“, весьма уже поблекшей. Ковры, позолота, много зеркал, кружева. Бархат, атлас и множество пышных цветных абажуров ‹…›. Блестящая вычурность имела прямое отношение не к нему, а к покойному петербургскому городскому голове Лихачеву. С ним по смерти мужа Е‹лизавета› А‹поллоновна› связала свою судьбу»[600]. Но такая «роскошность» всегда составляла обстановку жизни Е. А. Салтыковой, в частности те зеркала, о которых идет речь, видимо, достались ей от бывшей владелицы Лебяжьего, о чем она писала некогда Каблукову. К тому же нет достоверных сведений о том, когда Елизавета Аполлоновна связала свою жизнь с В. И. Лихачевым (1837–24.03.1906) – после смерти Салтыкова или же после смерти жены Лихачева в декабре 1904 г.

После 1889 г. вдова писателя с дочерью, видимо, путешествовали и некоторое время жили за границей. Точными сведениями мы пока не располагаем, но имя Е. А. Салтыковой не значится в адресных книгах Петербурга за 1892–1896 гг.[601] Однако время от времени она, видимо, приезжала в Россию, судя по тому, что 3 марта 1893 г. заключила договор с сыном, получив право собственности на сочинения покойного мужа.

Когда Салтыков умер, его дочери Елизавете было 16 лет. Она родилась 9 января 1873 г., через 11 месяцев после появления долгожданного первенца – сына Константина. 24 января 1873 г. счастливый отец сообщал А. Ф. Каблукову: «У нас 9-го января в 9 часов утра родилась дочь, Елизавета. И дочь и жена здоровы» (18–2, с. 132). Об этом радостном событии он с юмором писал А. Н. Энгельгардту 28 января: «У меня родилась дщерь Елизавет» (18–2, с. 134). В письме от 9 марта Салтыков благодарил «милую маменьку» О. М. Салтыкову за «подарок маленькой Лизе», сообщал, что «Лиза начала улыбаться» и «она порядочная крикунья». Из приписки, сделанной Е. А. Салтыковой, выясняется также, что это был подарок «на зубок», что Лиза «маленькая и черненькая» и что «бедный Мишель отдал свой кабинет детям, а сам занимается в гостиной, где ему все мешают» (18–2, с. 136, 138). Все это трогательные подробности одного из счастливых периодов семейной жизни писателя.

Родители баловали поздних своих детей, но в воспитании придерживались разных установок. Ложноаристократические представления матери расходились с желанием отца видеть детей образованными и самостоятельными людьми. В периоды разлуки с семьей Салтыков очень тосковал по детям: «…без вас скучно и пусто» (19–1, с. 149). В письмах он «докладывал»: «Птицы тоже скучают без вас и одичали», «Лизина кукла все почивает, никак разбудить нельзя». Вместе с тем Салтыков заботился о развитии детей и вникал в их интересы: советовал дочери писать по линейкам, чтобы «привыкать писать прямо», учить немецкий язык и радовался тому, что она пишет сама, «без диктовки»: «Мне хочется знать, что ты думаешь». Стимулируя детей к переписке, он обещал: «Я буду прятать ваши письма, и когда вы будете большие, мы станем вместе их перечитывать» (19–1, с. 149, 151, 153, 154, 158). Мать же заботилась в основном о внешности дочери и ее нарядах. В письме к приятельнице она с гордостью рассказывала об успехах Лизы в танцклассах: «Дамы мне говорили, признайтесь, и Вы ей любуетесь…»[602] Салтыков с удивлением писал H. A. Белоголовому, что «у Лизы 13 пар ботинок…»[603] По словам современника, в 14 лет Елизавета Михайловна выглядела как «девочка с модной картинки»[604]. «Уютное гнездышко» дочери мать обставила большим количеством зеркал, мотивируя это тем, что «Лиза ‹…› хорошенькая и любит смотреться в зеркало»[605]. Такое воспитание, видимо, давало свои плоды. 9 мая 1885 г. Боткин писал Белоголовому о 12-летней Лизе: «…будущая красавица, и больше я об ней ничего не могу сказать»[606]. После