Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи - Евгения Нахимовна Строганова

в те годы Салтыков «чувствовал себя у них вполне хорошо, подолгу разговаривал с их матерью, шутил и беседовал с ними (она и сестра ее были в то время еще девочками), вообще бывал весел, хотя и тогда она не помнит, чтобы он смеялся, как другие: „у него смеялись только глаза“. Отправляясь всей семьей кататься, они почти всегда заезжали за ним и брали его с собою; при этом иногда находили его в забавном положении: он не мог ехать, потому что оказывался заперт и не мог выйти из дома; старый человек, который жил у него, отлучаясь ненадолго куда-нибудь в лавку, обыкновенно запирал дом и его там. И Салтыков на это не сердился, а только в комическом виде сообщал из окна о своем положении»[580]. В 1853 г. специально для сестер Болтиных Салтыков по разным источникам составил «Краткую историю России» – сорок «довольно мелко написанных листов»[581], занимался с ними также и русской словесностью.

В августе 1853 г. Болтин получил новое назначение, но семья еще некоторое время оставалась в Вятке. Осенью Салтыков посватался, но девушка была слишком молода, и ему ответили, чтобы он «возобновил свое предложение через год» (18–1, с. 138). Разлука не изменила намерений влюбленного. В июле 1854 г. Салтыков писал брату Дмитрию: «Дело о моей женитьбе все в одном и том же положении, т. е. ни взад ни вперед ‹…›. Всему причиною мое несчастное положение в Вятке…» (18–1, с. 145–46). Только в апреле 1855 г. его желание осуществилось, о чем он сообщал тому же адресату 3 мая: «Бывши в прошлом месяце в Владимире, я успел получить согласие девочки, о которой уже два года постоянно мечтаю» (18–1, с. 154). Решительное желание Салтыкова жениться на бесприданнице вызвало резкое неприятие матери, и он понимал, что это грозит ему материальными притеснениями. О своих перспективах Салтыков писал: «…я ‹…› должен буду устраивать свое маленькое хозяйство сам. ‹…› Не знаю ‹…› не будет ли мне тяжело жить вдвоем при моих ограниченных средствах; знаю только, что до бесконечности люблю мою маленькую девочку и что буду день и ночь работать, чтобы сделать ее жизнь спокойною» (18–1, с. 155). Этой установки он придерживался до конца жизни. 6 июня 1856 г. в Крестовоздвиженской церкви Москвы состоялось венчание М. Е. Салтыкова и Е. А. Болтиной.

Женясь на юной девушке, Салтыков, вероятно, предполагал воспитать ее по своему усмотрению, но этого не произошло, и, безмерно любя жену, он с годами стал испытывать постоянное недовольство ею. Она же, выйдя замуж без большой любви, не особенно стремилась понять своего мужа. Совместная жизнь, особенно в последние годы, оказалась очень тяжелой для обоих. Жизнелюбие Елизаветы Аполлоновны, ее любовь к удовольствиям, забота о сохранении молодости и красоты плохо сочетались с образом жизни Салтыкова, которого многолетняя болезнь рано превратила в «брюжжащего старика».

В воспоминаниях Алексея Александровича Бакунина сохранилось впечатление о Елизавете Аполлоновне первого периода ее замужества: «Маленькая красавица. Умом общественным еще ребенок, да к тому ж испорченный»[582]. Сохранившиеся письма Е. Салтыковой передают ее радости и огорчения. 18 апреля 1859 г. она пишет сестре из Рязани о пребывании с мужем в Москве: «Michel сделал мне такое удовольствие – мы жили у Chevalier и два раза слушали тамошних цыган…»[583] В самой же Рязани ей жилось невесело: «Живем мы по-прежнему скучно, но постом едем в Петербург, там и развлечемся. Можно бы и здесь, паркет в большой зале перестлали, стало очень нарядно, также и в гостиных, можно бы, кажется, всех принимать, но Michel и слышать не хочет о soireés fixe, собираются у нас только для карт»[584]. Однако с окончательным переездом в 1868 г. в Петербург ее образ жизни становится все более независимым.

Елизавета Аполлоновна Салтыкова

Осложнившаяся в декабре 1874 г. болезнь Салтыкова постепенно разделила супругов. В первый период болезни Елизавета Аполлоновна, вероятно, была озабочена состоянием мужа, что видно из ее писем к управляющему благоприобретенным подмосковным именем Витенево Алексею Федоровичу Каблукову, которому она сообщала о течении болезни. Так, 5 марта ‹1875 г.› она писала: «Миша очень болен. Последний припадок ревматизма так ухудшил ему болезнь сердца, что если он не поедет за границу, то едва ли останется жив» (18–2, с. 343). Позже, уже из Баден-Бадена: «Мишель заболел опять ревматизмом в Берлине, насилу доехали сюда в лихорадке 41 град. Хорошо еще, что наш знакомый Анненков приготовил нам номер и привез отличного доктора, который приезжал к нам по 5 раз в сутки, сам переносил Мишеля с одной кровати на другую и спас[585], так как был один день ужасно опасный, ревматизм весь перешел в воспаление легких, и он лежал в забытии, меня уже предупредили, что очень мало надежды. Теперь лучше» (18–2, с. 344).

Но с 1876 г. в письмах Салтыкова появляются сетования на жену. Одно из первых – в письме к П. В. Анненкову от 15/27 февраля из Ниццы: «Теперь вот в Ницце карнавал и все беснуются. Я один сижу дома и даже не интересуюсь ничем ‹…›. Жена моя, которая молодеет не по дням, а по часам, сгорает от досады, что не может участвовать на балах ‹…›. А так как я в той же мере стареюсь и хирею, то можете себе легко представить, какое удовольствие мне доставляют эти стремления второй молодости» (18–2, с. 261). С течением времени сетования превращаются в жалобы, для которых, судя по всему, были основания. 15 августа 1881 г. СП. Боткин писал H. A. Белоголовому о положении Салтыкова: «Елизавета Апол‹лоновна› действует с ним все-таки непохвально, во второй раз теперь бросила его одного на даче, в первый раз ездила на Иматру, а теперь ей понадобилось ехать в Гельсингфорс; такого тяжелого и слабого больного оставлять одного на даче не совсем ладно»[586]. Из письма СП. Белоголовой к П. Л. Лаврову от 3 августа 1885 г. о жизни С. в висбаденском пансионе становится понятно, что в собственной семье ему недоставало элементарного внимания: «Михаил Евграфович ведет себя донельзя мило, деликатен и кроток, – чего мы никак не ожидали. Так он не избалован своей супругой, вообще домашней обстановкой, что всякую пустую о нем заботу, самую обыденную, что и замечать-то не следовало бы, он принимает как нечто необычное»[587]. «Скромная и кроткая», как считал Салтыков (18–1, с. 157), Елизавета Аполоновна сумела со временем устроить жизнь на свой лад, не слишком считаясь с потребностями мужа. Современники свидетельствуют: она «знала, что все равно будет так, как решит она»;