Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

— Леди и джентльмены, мой — кха — долгприветствовать вас в стенах Маршалси. Добро пожаловать в Маршалси! Здесь, бытьможет, несколько — кха — тесновато — тесновато — территория для прогулокневелика; но как вы сами убедитесь, леди и джентльмены, с течением времени она— кхм — будет казаться вам больше и больше — больше и больше — а воздух, есливсе принять во внимание, просто превосходный. Здесь веют ветры с Сэррейскиххолмов. Кха. С Сэррейских холмов, Вот это наш Клуб. Кхм. На его содержание сами— кха — пансионеры вносят небольшие суммы по подписке. За это к их услугамгорячая вода — общая кухня — и разные мелкие хозяйственные удобства.Завсегдатаи этого — кхм — заведения любезно называют меня — кха — ОтцомМаршалси. Посетители с воли обычно считают своим долгом приветствовать меня вкачестве — кхм — Отца Маршалси. Бесспорно, если право на это — кха — почетноезвание дается числом проведенных здесь лет, то я — кхм — могу принять его счистой совестью. Моя дочь, леди и джентльмены. Моя любимая дочь, родиласьздесь.

Она не стыдилась сказанного им, как нестыдилась и его самого. Бледная, испуганная, она думала только о нем, о том,как бы успокоить его и увести. Она встала перед ним, подняв к нему лицо, словностараясь заслонить его от любопытной, недоумевающей толпы. Он обхватил ее левойрукой, и минутами можно было расслышать ее тихие мольбы и уговоры.

— Родилась здесь, — повторил он со слезами наглазах. — Родилась и выросла. Моя дочь, почтеннейшие господа. Дитя злополучногоотца, который, однако, и в несчастье сумел остаться — кха — джентльменом. Да, ябеден, но — кхм — горд. Неизменно горд. У моих — кха — почитателей — толькопочитателей, разумеется, — вошло в обычай — кхм — выражать свое уважение к томуполуофициальному посту, который я здесь занимаю, небольшими — кха — знакамивнимания, чаще всего в форме подношений — кхм — денежных подношений. Принимаяэту добровольную дань признательности за мои скромные усилия поддерживать здесьизвестный — кха — тон — вот именно, тон — я считаю, что это меня никоим образомне компрометирует. Кха. Никоим образом. Кхм. Я не нищий. Отнюдь. Категорическипротестую против этого наименования! Но я бы никогда не позволил себе — кха —оскорбить благородные чувства моих друзей хотя бы тенью сомнения в приемлемости— кхм — подобных знаков внимания. Напротив, я горячо приветствую их. Заявляюэто во всеуслышание, если не от своего имени, то от имени своей дочери, безмалейшего ущерба для моего — кха — личного достоинства. Храни вас бог, леди иджентльмены!

Большинство гостей, не желая усугублятьжестокого испытания, выпавшего на долю хозяйки дома, уже разбрелось по соседнимкомнатам. Вскоре за ними последовали и те, кого любопытство дольше удерживалона месте, и в зале, кроме Крошки Доррит и ее отца, остались только слуги. Родной,голубчик, теперь он пойдет с нею, да? Но как она ни упрашивала, он все твердилсвое: ему не подняться по крутой лестнице без Боба, где Боб, почему никто несходит за Бобом? Наконец, под предлогом поисков Боба, ей удалось свести отцавниз, где уже бурлил поток гостей, съезжавшихся на бал, усадить вподвернувшийся наемный экипаж и увезти домой.

Широкая лестница римского палаццо сжаласьперед его помутившимся взором в узкую лестницу лондонской тюрьмы; но он никомуне позволил дотронуться до себя, кроме дочери, да еще старика брата. Вдвоем онидовели его до спальни и уложили в постель. И с этого вечера его бедная больнаядуша вернулась туда, где впервые были перебиты ее крылья; сказочная явьпоследних месяцев перестала существовать, и мир снова замкнулся для него встенах Маршалси. Шаги на улице казались ему монотонным шарканьем ног потюремному двору. В час, когда в тюрьме запирают ворота, он напоминал, чтопосторонним пора уходить. В час, когда их обычно отпирают, он так настойчивотребовал Боба, что домашним пришлось сочинить ему целую историю: Боб, мол,простудился (бедняга уже много лет лежал в могиле), но скоро поправится ипридет — завтра, послезавтра или в крайности дня через два. Он так ослабел, чтоне мог пошевелить рукой. Но его покровительственное отношение к брату ничуть неизменилось; и он раз пять — десять на дню снисходительно замечал ему, завидяего у своей постели: «Мой дорогой Фредерик, садись. Тебе не по силам стоять».

Приводили к нему миссис Дженерал, но он еесовершенно не узнал. Почему-то он вдруг забрал себе в голову, что это какая-топьянчужка, которая метит на место миссис Бэнгем. Он тут же высказал ей этуоскорбительную догадку, не стесняясь в выражениях, и так настаивал, чтобы Эмипошла к смотрителю и попросила выгнать ее вон, что неудачную попытку больше неповторяли.

О двух других своих детях он вовсе невспоминал, только раз вдруг спросил, дома ли Тип. Но дочь, которой он столькимбыл обязан и которой так скудно отплатил за все, постоянно занимала его мысли.Не то, чтобы он щадил ее или опасался, что она надорвет свои силы и здоровье;это его беспокоило не больше чем прежде. Нет, он любил ее все так же,по-своему. Они снова были в тюрьме, и она ухаживала за ним, и он беспрестаннонуждался в ней, каждый час, каждый миг; но не раз принимался рассуждать о том,как он счастлив, что ему так много пришлось вынести ради нее. А она склоняласьнад ним, молча прижималась лицом к его лицу и с радостью отдала бы жизнь, чтобывернуть ему здоровье.

На третий или четвертый день после того, какначалось Это тихое, безболезненное угасание, она вдруг заметила, что онтревожно прислушивается к тиканью своих часов — великолепных золотых часов, такгромко напоминавших о том, что они идут, как будто, кроме них, ничто больше вмире не шло, разве только время. Она остановила часы, но он не успокоился;видно было, что она не угадала его желания. Наконец, собрав все силы, он дал ейпонять, что просит ее снести часы в заклад. Когда она притворилась, чтоисполнила его просьбу, он был так доволен, что даже со вкусом выпил глоток винаи съел несколько ложек желе — впервые за все это время.

Что именно это подействовало на него такблаготворно, подтвердилось назавтра, когда за часами последовали запонки, апотом кольца. Нетрудно было видеть, что ему доставляет огромное удовольствиедавать ей эти маленькие поручения, воображая при этом, будто он весьма мудро ипредусмотрительно распоряжается своим добром. После того как исчезли подобнымобразом все драгоценности, находившиеся у него на глазах, настала очередьгардероба; и, быть может, увлечение, с которым он отправлял вещь за вещью кнесуществующему закладчику, несколько лишних дней поддерживало в нем жизнь.

Так день за днем Крошка Доррит склонялась надего изголовьем, щекой прижимаясь к его щеке. Случалось, она от усталостизасыпала на несколько минут рядом с ним. Потом, проснувшись, сразу всевспоминала; слезы беззвучно, неудержимо лились из глаз, и сквозь них онавидела, как на любимое лицо, неподвижно белеющее в подушках, понемногу ложитсятень более глубокая, чем тень стены Маршалси.