Пятый всадник - Александр Харыбин

Так или иначе, такого грабежа, на какой рассчитывали, не получилось, но с долгами надо было что-то делать. Тогда программу кредитования продлили, заодно смягчив условия, чтобы люди могли брать новые кредиты под то, чтобы отдать старые. И за последние тридцать лет объем долга рос, как снежный ком. Сейчас этот ком навис над всей мировой экономикой, грозя превратиться в лавину. Когда лавина сорвется, вся финансовая система рухнет. Не останется ни одного финансового инструмента, к которому будет хотя бы минимальное доверие. Ну, разве что, кроме золота.

Профессор замолчал, откинувшись на спинку кресла. Кажется, он ожидал вопросов. Но я не знал, что спрашивать, так как пока переваривал услышанное. Нарисованная картина создавала ощущение безысходности.

– Неужели из этого положения нет никакого выхода? – нарушил я затянувшуюся паузу.

– Выход есть из любой ситуации. Но из данной ситуации нет такого выхода, который удовлетворял бы действующие элиты. Повышать емкость потребительского рынка с помощью дальнейшей накачки его кредитами уже не получится. На девальвацию основных валют тоже никто не пойдет. Война – это риск уничтожения человечества. Лет двадцать назад в мире началась такая маркетинговая политика, которая, можно сказать, силой заставляла людей покупать новые вещи, выкидывая старые. А выброшенные вещи в принципе, могли бы еще служить долгое время. Именно поэтому появились одноразовые автомобили, которые надо менять через три-пять лет, так как по истечении этого срока они начинают рассыпаться, а конструкция специально сделана неремонтопригодной. Дома, срок службы которых составляет двадцать лет, а потом их необходимо сносить. Создавалось новое, более сложное программное обеспечение, которое заставляло людей постоянно менять компьютеры и гаджеты. Но эта политика уже подходит к своему пределу. У людей заканчиваются деньги, чтобы это все покупать.

Кстати, эти одноразовые изделия внесли свою лепту в научно-технический прогресс. Микроэлектроника, например, обязана своему бурному развитию за последние два десятилетия исключительно потребительскому буму, который вызван постоянно появляющимися новыми программами и компьютерными играми. Так что, можно сказать, что долги были взяты на развитие этой отрасли, а, заодно, и смежных. Но долги все равно надо отдавать, а их размер уже приближается к размеру всего богатства планеты. То есть, если завтра банкиры попросят всех своих должников рассчитаться, то около половины всего имущества жителей и государств Земли перейдет к кучке финансовых воротил. При том, что значительная часть оставшегося и так им принадлежит.

Кроме спроса населения есть еще один вид спроса, который в прошлом частенько выручал экономику. Это государственный спрос. Государство может тратить деньги на войну, а также на какие-то инфраструктурные проекты. Но тут надо помнить, что деньги не берутся из воздуха. Когда государство их тратит, то отбирает у своих граждан рабочее время. То есть, граждане при этом работают больше, получая за свой труд меньше. И здесь важно, чтобы эти затраты одобрялись элитами и народом. В противном случае неизбежны бунты и перевороты. Яркий пример искусственного создания спроса государством – строительство пирамид в Древнем Египте. На протяжении сотен лет правительство давало работу нескольким десяткам тысяч рабочих и специалистов. Говорят, что строили гробницы. Скорее всего, все не так. Возможно, это был какой-то ритуал, за которым с воодушевлением следила вся страна. Население было счастливо от созерцания этого процесса. Мы не знаем, что говорили народу про цели строительства. Может быть, что, когда построят какое-то количество пирамид, наступит рай на Земле. Но фактом остается то, что государство в течение столетий искусственно поддерживало высокий спрос на строительные работы. Те, кто участвовал непосредственно, получали неплохой доход. Остальные были довольны осознанием того, что продвигаются к великой цели. Кто-то может сказать, что возведение пирамид понижало средний уровень жизни в стране. Но уровень жизни – понятие субъективное и не зависит напрямую от того, во что человек одевается, или чем питается. Например, для фаната спортивного клуба намного важнее победа любимой команды, чем покупка еще одной пары ботинок. Или возьмем любителя компьютерных игр. Он тратится только на интернет, почти не ест, одевается в лохмотья. Но, при этом, вполне может быть счастлив. Так что, нужно говорить, скорее, не об уровне жизни, а об уровне счастья. Этот показатель высок, когда люди ощущают процесс продвижения к достижению какой-то большой цели.

Но фараоны не учли то, что крупные проекты время от времени должны давать зримый эффект. Иначе в них перестают верить. То же случилось и с пирамидами. Ресурсов на это тратилось огромное количество, но реальной пользы государству не принесло. Ослабела армия, износились ирригационные сооружения. Дальше пошли восстания, мятежи и внешние захватчики.

То есть, государство может создавать спрос на труд своих граждан, но, желательно, чтобы проекты приносили реальную, достаточно быструю, отдачу. Например, во время кризиса тридцатых годов двадцатого века американское государство вкладывало огромные средства в строительство дорог и плотин. Эти вложения, мало того, что заняли работой миллионы людей, очень быстро стали приносить реальную пользу. В принципе, даже гонка вооружений является довольно выгодным государственным проектом, так как помимо того, что занимает кучу народа, еще и двигает научно-технический прогресс. Так или иначе, все крупные достижения двадцатого века вызваны именно гонкой вооружений.

Но государство может генерировать серьезный спрос только в том случае, когда оно сильное. А сильное государство – то, в котором власть, планируя свои действия, может пренебречь сиюминутными интересами элит. А планирование происходит на основе долгосрочных целей для всего народа. На десятки, а то и сотни лет. Таких государств на планете уже не осталось, за исключением, может быть, Китая. И в процессе ослабления государств, который непрерывно идет последние двести лет и практически закончился с распадом Советского Союза, самую большую роль сыграла идеология либерализма.

При этих словах меня передернуло. Там, где проходило мое общение, было модным называть себя либералом. Ну и я, естественно, тоже причислял себя к этому течению. Под либерализмом я понимал торжество закона в противовес произволу властей. То, что со мной произошло по вине оборотней в погонах, еще больше утвердило меня в этих убеждениях. Возмущение перехлестнуло через край. Я не выдержал и попытался возразить, довольно бесцеремонно перебив своего собеседника.

– Сергей Александрович, так вы, значит, против свободы? За деспотию? За то, чтобы государство совало свой нос в каждую область жизни своих граждан?

Сказал, и тут же сам пожалел об этом, запоздало подумав, что лучше было бы сдержаться. Теперь он разозлится на меня и отношения будут безнадежно испорчены. Нормальной работы уже не получится.

– Я, вообще-то, политикой не интересуюсь, – поспешил я загладить вину, – просто не люблю диктатуру.

Вопреки опасениям, моя несдержанность не вызвала ответной резкой реакции. Профессор только усмехнулся, с интересом разглядывая меня.

– На этот счет есть одна поговорка. Вы можете не интересоваться политикой, но политика все равно интересуется вами, – после некоторой паузы произнес он, – а вы, значит, Олег Николаевич, сторонник свободы и демократии? Что ж, это весьма похвально. Свобода – вещь хорошая. Да и демократия тоже.