Пятый всадник - Александр Харыбин

Пока двигался быстрым шагом вперед, размышляя обо всех этих странностях, дорога перевалила через горб и стала довольно круто уходить вниз. Я опять перешел на бег трусцой. Наклон быстро увеличивался, и приходилось уже тормозить, чтобы не полететь кубарем. Обстановка вокруг стремительно менялась. Редкие деревца с желтоватой выжженной солнцем травой и невысоким кустарником перешли в настоящий тропический лес. Густые кроны высоких деревьев начали заслонять солнце. Если до того канава проходила почти по гребню, то сейчас уже она уходила от него все дальше – к восточному побережью.

Я опять остановился, чтобы прислушаться – нет ли где поблизости моего отставшего товарища, а еще для того, чтобы решить – в какую сторону лучше двигаться. Неожиданно показалось, будто земля уходит у меня из-под ног. Я присел на корточки и схватился руками за торчавшие из стенки траншеи стебли какого-то растения. Больше ничего подобного не повторялось, и я уже готов был списать это явление на переутомление от долгого бега, как ветер принес негромкий глухой рокот, похожий на раскаты грома далекой грозы. Прошло еще с минуту, а, может, две. И тут вдруг ощутил вибрацию, которая, казалось, исходила прямо изнутри моего тела.

По дну траншеи зазмеилась трещинка.

Будто земля там резко пересохла и оттого начала трескаться. Прошло еще с полминуты, и края трещины начали расходиться. И вот уже туда можно просунуть ногу, хотя такого желания у меня и не возникало. Как завороженный, я смотрел вглубь этих раскрывающихся врат в преисподнюю, не в силах ни пошевелиться, ни оторвать взгляд. Когда края трещины расползлись настолько, что туда уже спокойно мог провалиться человек, инстинкт самосохранения взял верх. Я уцепился руками за куст, росший наверху у самого края канавы, подтянулся и перекинул тело наружу.

Прошло еще несколько минут. Все это время трещина продолжала расширяться. Вот уже края траншеи отделяло друг от друга метров пять. Я подполз к самому краю и заглянул вниз. Взору открылась бездна. Метров на двадцать-тридцать вглубь еще можно было что-то рассмотреть, дальше – чернота, из которой доносился адский грохот. Вдруг заметил, что расстояние между краями перестало расти.

И тут противоположный край трещины, который сперва был заметно выше того, где находился я, начал заметно опускаться. Через несколько секунд его уровень был уже ниже моего, а скорость этого опускания все росла и росла. Еще полминуты – и вот уже вместо трещины внизу открылся крутой обрыв. Такое впечатление, что половина острова проваливалась в океан. А ведь, похоже, так оно и есть.

Получается – опоздали?

Тем временем движение все убыстрялось. Вот уже и гребень, бывший метров на пятьдесят выше, оказался на уровне глаз метрах в трехстах впереди. Секунда – и он внизу. Опустившийся гребень открыл взору океан, пока еще ничем не потревоженный. Что ж, осталось недолго. Вдруг со стороны моря донесся жуткий грохот. Из-за опускающегося гребня, которого от поверхности океана отделяло уже не более полукилометра, высоко вверх начала подниматься, клубясь и переливаясь на солнце, стена водяной пыли.

Грохот нарастал.

Теперь он перешел в непрерывный рев, и даже вой. Гребень вдруг покрылся сетью трещин и стал на глазах рассыпаться. В считанные секунды он растаял, превратившись в море мчащихся вниз обломков. Его исчезновение открыло взору побережье. Все, что находилось вблизи кромки океана, было скрыто от глаз плотной пеленой водяной пыли. И в эту сверкающую бездну струился поток всего того, что какую-то минуту назад было островом. Скорость этого потока была огромна, хотя с такого расстояния он напоминал скорее манную кашу, лениво выползающую из нечаянно опрокинутой кастрюли. Деталей на его поверхности разобрать было невозможно из-за расстояния и клубов пыли, но воображение рисовало апокалиптические картины тысяч рушащихся домов и гибнущих людей, несущихся навстречу океану.

Господи, неужели это все на самом деле?

Совершенная неправдоподобность происходящего вызвала странное состояние отрыва разума от тела. Будто случайно на пару минут залетел в это тело и сейчас с интересом наблюдаю его глазами за происходящим перед тем, как полететь дальше. Я вспомнил, когда испытывал это же чувство – когда пришел домой и увидел мертвую Машуню и еще, когда на войне принимал присягу. Боже, как же давно это было! В позапрошлой жизни. И кажется, даже не в моей.

Боковым зрением уловил слева движение. Повернул голову и увидел Саню, стоящего в нескольких десятках метров от меня. Надо же, когда он успел подойти? Увидав, что я его заметил, он направился в мою сторону.

– Красиво, да? – махнул он головой в сторону океана.

Там все уже было кончено. Пыль еще клубилась, покрывая останки острова шевелящимся ковром, стена мелких водяных брызг продолжала подниматься, но непреодолимое движение к океану остановилось. Интересно – что там происходит в океане за этой сверкающей завесой? В то, что колоссальный обвал вызвал гигантскую волну, мчащуюся сейчас на запад со скоростью реактивного лайнера, сомнений не было. На мгновение мелькнуло чувство разочарования. Как же так – быть в первом ряду зрителей этого грандиозного представления, и ничего толком не увидеть?

– Офигеть! – другого слова я не нашел.

Картина на западе уже перестала меняться, и я повернулся в противоположную сторону. Там, за соседним хребтом должно быть море и, я был в этом уверен на все сто, «Аврора», все еще стоящая у причала.

Пройдет несколько часов, и в этом мире наступит хаос.

Надо выбираться отсюда как можно скорее, чтобы не застрять навсегда на этом осколке суши.

– Ладно, пошли отсюда! – повернулся я к Сане.

– Куда?

– Ну, я думаю, сейчас самое правильное – скорее бежать копать червей, – решил я немного пошутить.

– Кого копать?

– Червей.

– Зачем? – нижняя челюсть моего друга заметно отвисла.

– Ну, сначала кормить. Потом кушать.

Я снова бросил взгляд на восток. В небе одна над другой горели сразу две радуги. Кажется, это хорошая примета.

Выражаю признательность Елене Кононовой за литературное редактирование текста, а также Екатерине Люшвиной, оказавшейся одним из первых читателей рукописи и сделавшей много ценных замечаний.