Пятый всадник - Александр Харыбин

Я, хотя и был химиком, а не биологом, тем не менее, обладал общей эрудицией. И знал, что никому и никогда еще не удавалось успешно разморозить теплокровное животное.

– Минус семьдесят? Значит, она была заморожена?

– Можно сказать так.

– Но это же невозможно. В клетках образуются кристаллики льда, которые их разрушают. Или вам удалось разработать какой-то антифриз?

– Вряд ли это можно назвать антифризом. Антифриз не позволяет воде перейти в твердое состояние, а у нас – натуральный лед.

– Ну и почему же тогда кристаллы не разрушают клетки?

– А у нас – нанокристаллы, – хитро улыбнулся Профессор.

Понятно. Издевается. Приставка «нано» в последнее время стала слишком популярной. Я даже на мойке для автомобилей видел рекламу – «наномойка». Решил промолчать, чтобы не усугублять ситуацию. Не хочет говорить – не надо. Наверное, не дорос я еще до такой информации.

– Я не шучу. Кристаллы образуются, но настолько мелкие, что не могут повредить структуры. Потому что их размеры – нанометры. Это наша разработка. Никто в мире такого еще не делал. Вот – главный автор, – и он кивнул в сторону Аспиранта. Тот аж зарделся весь от гордости.

– Сначала организм медленно охлаждается под большим давлением ксенона, – объяснял Профессор, – за время охлаждения ксенон впитывается во все жидкости. При температуре, близкой к замерзанию воды, он начинает образовывать гидраты. И когда вода замерзает, крупные кристаллы уже не образуются.

Боковым зрением я заметил, что во время этой лекции Аспирант пытался подавать Профессору знаки, но тот или не замечал, а, может, специально никак на них не реагировал. Видя бесполезность своих экзерцисов, Аспирант решился даже демонстративно прокашляться. Но на рассказчика и данное действие не произвело никакого впечатления. Вид у Аспиранта при этом был довольно злобным.

– После окончательного замораживания давление ксенона уменьшается до обычного. При размораживании ксенон заменяется воздухом. Гидраты начинают разрушаться при температуре выше нуля, и ксенон медленно вымывается кровотоком. Вот и все в общих чертах. Есть, конечно, определенные сложности. Если бы все было так просто, мы бы не потеряли в опытах кучу животных. Сейчас, надеюсь, эксперимент пройдет удачно.

– Тридцать восемь и пять, – громко прервал Профессора Аспирант. При его словах тот метнул взгляд на экран монитора, по которому пробегали прямые линии, и, несколько разочарованно, произнес.

– Я надеялся, само запустится. Дельта-волны, вроде, нормальные. Ладно, запускайте.

Аспирант подошел к столу и, быстро перебирая пальцами по клавиатуре, набрал какую-то комбинацию. Все уставились на монитор. На его экране мелькали цифры. Насколько я мог понять, температура тела, давление крови и что-то еще. Под цифрами располагались несколько разноцветных линий. Одна из них не была прямой, а показывала что-то вроде синусоиды. Вдруг линии метнулись вверх, затем вернулись в первоначальное положение. Но их характер после этого всплеска резко поменялся. На них появились пики.

– Так. Нормально, – Профессор старался говорить спокойно, но во всем его виде чувствовалось сильное возбуждение, – Виктор, открывай контейнер и отсоединяй все. Стой! Насос выключи сначала.

Аспирант опять затеребил пальцами по клавиатуре, а затем рванул ручку крышки, закрывающей цилиндр с одного из торцов. Крышка откинулась в сторону. Затем он вытащил изнутри поддон с крысой и быстро отделил провода и трубки. При этом на белую подстилку пролилось несколько капель крови. Зверек слегка шевельнул головой и хвостом и открыл глаза. Ничего больше он не был способен проделать, так как все его четыре лапки были зафиксированы. Аспирант надел защитные перчатки и отсоединил зажимы. Тут уже в дело вступила Катерина. Она осторожно взяла крысу голыми руками и, приговаривая: «Машенька, крысонька, сейчас мы с тобой пойдем домой», понесла ее в клетку. Но не к двум другим зверькам, а в отдельную, чуть меньших размеров, стоящую там же.

Крыса лежала на полу клетки, усыпанном опилками. Бока ее быстро-быстро вздымались, мордочка была повернута к людям. Было видно, что ей сейчас тяжело. Только бы не померла! Почему-то показалось, что если сдохнет крыса с именем моей Машуни, то это будет плохим предзнаменованием. Катерина непрерывно гладила ее по голове одним пальцем, постоянно что-то приговаривая тихим голосом. В какой-то момент крыса встала, отряхнулась и неуверенно, покачиваясь, засеменила к поилке.

– Смотрите! – воскликнула Катерина, – она узнала поилку! Она все помнит!

Напившись, крыса стала вести себя намного уверенней. С каждой минутой она все быстрее стала перемещаться по клетке, иногда, на мгновенье, останавливаясь, чтобы обнюхать то или иное место. Я, конечно не специалист по крысам, но сказал бы, что ее поведение было уже вполне адекватным.

– Пусть пока осваивается, – сказал Профессор, – пойдем, не будем ей мешать. Завтра, если, Бог даст, будет все в порядке – прогоните ее через лабиринт.

И он сделал рукой жест по направлению к двери.

Пока шли по коридору, я невольно заглядывал через стеклянные двери, расположенные по бокам. В полумраке комнат виднелись какие-то непонятные агрегаты, приборы. Профессор заметил мои движения.

– Основные исследования проводятся здесь, под землей. С одной стороны, проще отапливать, с другой – охлаждать, когда необходимо. Температура на глубине всегда постоянная – где-то плюс шесть-восемь градусов.

Объяснение показалось мне неубедительным. Главная причина, скорее всего, в другом.

– Вот, кстати, в той лаборатории, – Профессор махнул в сторону одной из дверей, – будут делать особо прочный композит из того пластика, который вы разработали, и обычных деревяшек. А там, – он махнул рукой в другую сторону, – выращивают червяков. Как источник белка. Там – микробиологическая лаборатория.

Тут мне в голову пришла мысль, от которой сделалось дурно. Профессор говорил, что на Базе есть столовая. А что, если там дают котлетки из червяков? Я представил такую котлетку, и меня невольно пробила дрожь. Но спрашивать постеснялся. Ладно, потом сам разберусь.

– Вообще, исследования ведутся по многим направлениям, – сказал Профессор, когда мы все поднялись и вышли из «трансформаторной будки», – людей катастрофически не хватает, так что на каждого человека приходится навешивать по несколько тем.

– Вы знаете, – честно признался я, – никогда бы не подумал, что в таком месте занимаются высокими технологиями. В смысле, в таких вот … бараках.

Я неопределенно махнул рукой в сторону строений из пеноблоков.

– Науку ведь делают в храмах? Не так ли? – усмехнулся Профессор, – главное, чтобы нормально работали головы, и руки из нужного места росли. А для здания важно, чтобы отапливалось зимой, да чтоб крыша не протекала. Если честно, то некоторые исследования приходится проводить в Москве в исследовательских институтах, потому что закупать все необходимое оборудование – совершенно нереально. В этих институтах иной раз какой-нибудь прибор работает несколько часов в месяц, а все остальное время просто пылится. Вот и договариваюсь разными способами – где-то по знакомству, где-то за небольшие деньги непосредственно в карман. Несколько лет назад у меня даже возникла мысль заняться такой деятельностью – брать заказы на лабораторные исследования, арендовать простаивающее оборудование вместе с персоналом и совмещать, таким образом, полезное с приятным. Но, как оказалось, в нашей стране подобный бизнес перспектив не имеет.