Дубль два - Олег Дмитриев

тёплым столбом света. Росточки потянулись наверх изо всех сил. При этом как-то ухитряясь заботливо следить, чтобы каждому листику на любом из них Солнца хватило в полной мере. Без удовольствия подумалось о том, что люди на их месте бы уже собачились и пихались локтями.

Дверь приоткрылась и в неё уверенно, насколько позволяли навыки прямохождения и вновь лютовавшее, видимо, земное притяжение, вошёл Павлик. И тут же поздоровался с мужиками, как положено, по имени и с каждым — за руку было накладно в плане энергии, времени и равновесия, поэтому он просто переводил глаза по порядку:

— Ось! Деда! Дядя! Дядя! — и задумался, видимо, над тем, что двух разных людей как-то не логично называть одним и тем же словом. Присмотрелся повнимательнее ко мне.

— Ас-с-сь Пидь!

Я подавился пивом. Сергий, притворявшийся спящим, заржал в голос хором с Шаруканом. От росточков Осины протянулся луч к светлой головёнке племянника.

— Я-ы-ы-ы. Яй. Яль! — проклятая буква мне тоже, как сейчас помню, поддалась не сразу. Обидно, когда тебя при этом зовут Ярослав. Или хотя бы Ярик.

— Яр! — звонко раздалось в голове. А Павлик даже ладошки к щекам поднял, словно удивляясь — откуда что берётся.

Следом за ним зашли Алиса и Лина. Про то, жива ли она, я так и не успел спросить старых трепачей. Между Коловратами, нейротоксинами, воеводами Засадных полков и нейромедиаторами как-то не выдалось возможности — то ждал, то обалдело молчал, едва не забыв совсем не только про Энджи, но и как себя-то самого зовут.

— Привет, красавицы! Как вы? — по-хозяйски спросила вновь прибывших Осина.

Судя по тому, как открылись глаза и рот у Лины, а сама она закрутила головой с опасной скоростью — Речь она тоже слышала.

— Уже хорошо. Отвар твой, дядя Шарукан, Энджи тоже помог, — ответила за обеих сестрёнка, — вот только проснулась она. Я сразу к вам привела, как и просили. Только она говорит пока как-то плохо.

— Пы-пэ-пэ. Зд-зд-ызд, — попытался я было культурно поздороваться, забыв снова про то, что советовал мудрый старый леший.

— Заело твою музыку, князь! Му-му-молчи лучше, му-му…чудило, — отозвался он тут же, вырубив меня наповал знанием отечественного кинематографа девяностых.

— Вот, она тоже примерно так же может, — развела руками Алиса.

— Бэ-бэ-бэ, — начала было Лина, но тоже остановилась, потерев правой рукой горло.

— Хороша парочка — баран да ярочка, один то шипит, то мычит, а вторая блеет! — развеселился Ося, — Поди пойми, чего сказать хотела?

— «Безголовый старый пень»? «Берегите женщин»? «Бесаме мучо»? — оживился Сергий.

— Сам ты пень, — привычно мимоходом отреагировало Древо и обратилось к Энджи, — ты, девонька, не бойся ничего. И не торопись. Тебя ухарь этот, что все глаза об тебя уже сломал, с того свету, считай, на руках вынес. Но вопросов много у тебя, а веры пока нету тут никому — страх один. Ты сядь вон на лавочку, передохни малость. Смотри, слушай. Захочешь и сможешь — спрашивай. Только не вслух, а мысленно. А то вы с Аспидом если болтать начнёте — вас же не унять будет. А нам — жди полдня, пока вы «мама» скажете.

Лина посмотрела на меня вопросительно. Я только глаза под лоб закатил — что мне ещё оставалось? Объяснять ей, как Стасик оказался Яриком, убил её сестру, превратившуюся в Венома, а потом очутился в древнем лепрозории, где говорящее дерево называло его Аспидом, я не собирался. И вряд ли справился бы, пожалуй.

Шарукан поднялся и за руку провёл её мимо нас с дедом на лавку. Одежда на ней была вчерашняя, а в волосах в паре мест виднелись стебельки мха. Видимо, Алиска и вправду её, как только она глаза открыла, сюда притащила. Да, я на месте Лины, пожалуй, тоже бы начал с простых слов, на те же примерно буквы начинающихся.

— Мастер, не истопить ли баньку? Не сейчас, вечером, — остановило Древо подхватившегося было Шарукана. — К закату эти двое симулянтов сами отсюда выйдут. Серому-то давно пора, да и Аспид уже не ландышем лесным пахнет. Водицы не жалей, да щёлоку погуще лейте, или чего у вас там сейчас вместо него? А, не суть. Серый, ты как отмоешься сам — эту надо пропарить по-хорошему. Сидит в ней малость, не всё выгнал отвар — мы поняли, что речь шла о Лине, а сама она вздрогнула и снова закрутила головой, будто проснувшись.

— Как? — Хранитель впервые, кажется, задал вопрос вслух.

— Сам не пойму. Цепкая, паскуда, оказалась. Там бы возле озера огородить всё, чтоб три дождя прошло да все споры в землю смыло. Жечь-то жалко…

— Оцепление там есть, и ещё недели две стоять будет, — подключился Шарукан, что снова уселся возле нас, скрестив ноги.

— Добро. Парнишек-то, что живы остались, куда отправишь? — обратилось к нему Древо.

— Так в обитель, куда ж ещё? Порадуется Лёха новым инокам, — ровно, с нечитаемой интонацией ответил Мастер.

— Ох, дойду я до него, до пакостника, да уши оборву, не посмотрю, что старец, — гневно выдохнул Хранитель.

— Во! Гляди, Аспид, ты ж хотел учиться? Вот и учись: так делать не надо. Некоторых ничему жизнь не учит, хоть тресни! — Ося завёлся. — Не сидится ему на месте, пню замшелому! Века ни проходит, чтоб в чужой монастырь не припёрся да лещей там всем не нараздавал. Долгогривые-то и рады — явление! Знамение! Чудо! А это не чудо, это просто у дурня старого детство заиграло…

— Ну а чего он, Ось? — уже без уверенности начал Хранитель.

— Да чего он-то — пёс бы с ним! Я который год не возьму в толк, чего ты? Оставь ты в покое свои ошибки уже. Не вышло Хранителя из Лёшки. Зато вон старец Варфоломей получился — на загляденье. Всегда он руками водить тянулся, потому и во взводные попал, когда в том взводе ему все, почитай, в отцы годились. И тебя так слушал внимательно по тому же. Поди, и имя твое детское взял за тем же. Никогда не гнушался чужую Ярь брать, коли своей не доставало, да всю, без остатка, как суму у нищего. Потому и отроками обложился, как дровами, впрок. И сироту того с панталыку сбил для того же — «деда то, деда сё».