Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Все … волнуются! Одна я не волнуюсь!

— Если вам что-нибудь понадобится…

— Ничего мне не понадобится … мать! О, господи,отдохнуть не дадут творческому человеку!

На некоторое время в номере воцарилась тишина. Ободреннаятаким поворотом дел, я высунула голову из-за кресла. Полина Юрьевна Чарскаястояла посередине номера, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.

— Я, конечно, понимаю, что женщин и верблюдов нужнобить, — вполне миролюбиво произнесла я. — Но, может быть, простопоговорим для начала?

— Ваша чухонская гоп-компания полгода держала меня накрючке — без всяких объяснений. А теперь ты хочешь поговорить? Ну, хорошо…Поговорим.

Она грациозно обошла меня, подняла свой кожаный саквояж идостала оттуда плоский футляр довольно внушительных размеров. И бросила егомне.

— Узнаешь?

Я открыла футляр: в его бархатной подушке были утопленыколье, сережки и кольцо. Самые настоящие, ярко сверкающие бриллианты! Не тот лиэто гарнитур, который Полина Чарская попыталась стянуть из сейфа Олева Киви?

Но тогда каким образом он попал к Этой Суке сейчас? И почемуона обращается с таким великолепием столь непочтительно?

— Узнаешь? — еще раз со смаком повторилаПолина. — Виолончельная отрыжка.

— Но как он… Как он оказался у вас?

— У меня? Нет, не у меня. У нашего художника пореквизиту. Этот подлец купил его в антикварной лавочке. Для сериала. Поздравьменя, в следующей серии я буду таскать все это на себе.

— В конце концов, ты этого хотела. Лучше бы я непроизносила этих слов! Чарская снова начала озираться в поисках тяжелыхпредметов.

— Телевизор, — подсказала я машинально. —Разбивается со свистом, и у жертвы никаких шансов.

Мое замечание несколько отрезвило Чарскую. Она вздохнула, нанесколько мгновений исчезла в спальне и вернулась оттуда с двумя (еще неразбитыми) бокалами и бутылкой бренди.

— Будешь?

Винные пары наперегонки бросились мне в голову, нашептывая:«Остановись, Варвара! На сегодня достаточно!»

— На сегодня достаточно.

— А я выпью. Обмою камешки.

Чарская небрежно бросила драгоценности в бокал, из-за чегобренди немедленно вышел из берегов, и лихо опрокинула в себя мутноватуюжидкость.

— Ты, я смотрю, не рада…

— Не рада? — Чарская захохотала. — Да япросто счастлива! Особенно если учесть, что все это время я убивалась поподделке! По подделке! По подделке!!!

Мне показалось, что еще секунда — и сумасшедшая актрисазабьется в падучей. Но ничего подобного не произошло. Она снова припала кбренди, который, судя по всему, довольно успешно гасил пожар ее ярости.

— Никакие это не бриллианты, — глухим, абсолютномертвым голосом произнесла Чарская. — Самый обыкновенный горный хрусталь!О боже, горный хрусталь по сто тридцать баксов за кэгэ. Хорошо ограненныйгорный хрусталь и позолоченное серебро! Фальшивка!.. А я — дура! Хотеластибрить фальшивку и попалась на этом! А этот скот заснял на пленку, как якраду эту … бижутерию, указал мне на дверь да еще принялся шантажировать!

Только теперь до меня стал доходить смысл бессвязных речейЧарской: бриллианты покойной Аллы Кодриной, которые так приглянулись актрисе,что она решила похитить их, были никакими не бриллиантами! Но ведь этого простобыть не может! Обладатель известной в Европе коллекции драгоценностей Олев Кививряд ли стал бы держать у себя в сейфе подделку. Да еще устраиватьпоказательную порку мелкой воришке Полиньке!..

— Но с чего ты взяла, что это и есть те самыекамешки? — спросила я.

Чарская оживилась. Очевидно, вопрос с лжебриллиантамизанимал ее настолько сильно, что она просто жаждала обсудить его. Хоть скем-нибудь.

— Да я изучила их вдоль и поперек! Еще тогда, в Вене!Она повернулась ко мне спиной, нагнула тонкую воробьиную шею и скомандовала:

— Футляр!

Я устроилась в кресле и взяла в руки футляр.

— Примерно семнадцать на восемь с половинойсантиметров. Верно?

— Вообще-то у меня нет линейки…

— Семнадцать на восемь с половиной, — упрямоповторила Чарская. — Темно-синяя кожа. На поверхности крышки — маленькаяцарапина в левом верхнем углу.

— Точно, — я коснулась царапины кончикамипальцев. — Есть.

— Открывай!

Я послушно открыла футляр и уставилась на пустые гнезда.

— Красный бархат. Опять же левый верхний угол… — онапонизила голос и совсем уже шепотом попросила:

— Отогни. Там должны быть инициалы «О. R. К.»… Есть?

«Только бы не было», — взмолилась я про себя. Еще одноиспытание носильными вещами и тяжелыми предметами обихода я не переживу!

Но инициалы были. Заматеревшие, наглые, распухшие отгордости инициалы.

«О. R. К.».

— Есть? — В гортанном клекоте воробышка Чарскойпослышалась мольба.

— Есть, — честно призналась я.

— Есть, — заорала Эта Сука. — Есть!.. Есть!Так я и знала!

Такой трассирующей очереди из малознакомых мне ругательств яеще не слышала, хотя перепробовала массу не самых положительных мужиков.Бандитская феня должна приветствовать этот дивный жаргон вставанием.

— Ну почему, почему не я его замочила?!

— Кого?

— Эту тварь. Олева Киви! А еще распинался, потрясалпамятью о жене! «Подарок на свадьбу, подарок на свадьбу!» Дешевка! Бычарадоеный! Дятел! Рогомет!

— Слушай, где ты таких слов понахваталась?

Чарская осеклась.

— Почитай с мое всяких малобюджетных сценариев и муйнисериальной, еще не такое запоешь, — огрызнулась она.

Я перевела дух и с симпатией взглянула на хулиганку Чарскую.Невероятно, но между нами совершенно незаметно установилось что-то вродеприятельских отношений. Даже осколки репродукции «Купание красного коня» этомуне помешали.

— Ты зря горячишься. — Я попыталась урезонитьЧарскую. — Футляр ни о чем не говорит. Есть же еще колье…

— Ага. С горным хрусталем.

— Ну, почему? Может быть, это просто копия, а оригинал…

— Ты не поняла? Это и есть … оригинал. Во всякомслучае, это та самая вещь, которую я вытащила из его … сейфа!

Она вывалила колье из бокала мне на колени. И сноваповернулась спиной.

— Проверим?

— Валяй. — Я расправила колье и, пользуясьмоментом, принялась изучать его: центральная часть, украшенная целой россыпью(бриллиантов? горного хрусталя, не приведи господи!), венчалась довольновнушительным камнем грушевидной формы. Камень слезой стекал с колье и былвправлен в золото. Все это великолепие держалось на полужестком обруче.