Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Ну, как? — спросил у меня он.

— Потрясающе.

— Определите букет? Я задумалась.

— Немного базилика — но это вино, не вы…

— А я?

— Металл… Чуть-чуть дерева… Нет, пожалуй, толькометалл. Но не обычный… Очень старый… — Слова выскакивали из моего горла безвсякой посторонней помощи.

— Потрясающе! — Аурэл Чорбу коснулся большим,сладким от вина пальцем моего подбородка. — Как называется ваша газета?

— «Петербургская Аномалия», — с трудом вспомнилая.

— Похоже. У вас аномальный нюх. Такой нюх воспитываетсядесятилетиями. Или дается от бога. Вы не молдаванка?

— Нет.

— Может быть, румынка?

— Нет.

— И даже не француженка? Не итальянка из Пьемон-та? Ине имеете никакого отношения к винограду?

— Никакого.

— Тогда я ничего не понимаю… Идемте. Мы вернулись кавтобусу, Аурэл забросил в рот горсть черешни, повернул ключ зажигания ипосмотрел на меня.

— А хотите знать, что почувствовал я?

Нет. Только не это. Если позволить молдаванину исследоватьменя и дальше, то он наверняка наткнется на два трупа у береговой линии моейотчаявшейся душонки. Два трупа, которые, возможно, сам и подложил…

Нет. Вить из себя веревки я не позволю. Нет.

— Да, — потупив глаза, сказала я. — Я хочузнать, что почувствовали вы.

— Чужую кожу. Не вашу. Чужую кровь. Не вашу. И Meталл.Он тоже не ваш. И тоже необычный. И тоже очень старый…

От сладкого и какого-то невесомого испуга я щелкнула зубамии потянулась за черешней.

— Что скажете? — доморощенный молдавский поэтподмигнул мне и погладил усы.

— Даже не знаю. Это хорошо или плохо?

— Это замечательно. Вы не похожи на других женщин.

— На блудниц? — на всякий случай уточнила я. АурэлЧорбу рассмеялся, и его фикса сверкнула в темноте, как прожектор.

— Поехали…

…Он заглушил двигатель в сотне метров от гостиницы,неподалеку от кустов жимолости, за которыми совсем недавно поджидал клиентовшофер Гена, так слу-л чайно сосватавший мне коллекционера Дементия.

— Идемте, Римма. Обещаю вам романтический взломгостиницы. А потом мы отметим это событие коньяком «Дойна». Двадцать пять летвыдержки, исключительный ванильный букет.

— А как же камеры слежения по периметру? —спросила я.

— А вы откуда знаете о камерах слежения? Действительно,откуда я, рядовой газетный мусорщик, приставленный к псевдосветской помойке,могу знать об особенностях периметра VIP-гостиницы на Крестовском?

— Мой коллега… С которым мы пришли в вашу галерею… — быстреньковыкрутилась я. — Он как раз занимается этим делом. Он мне все и рассказал.

— Он ваш любовник?

— Нет. Он любовник всех самых громких преступлений вэтом городе, — выложила я всю убийственную правду-матку о Сергуне. —Ни на что другое у него не хватает времени.

— Понятно.

— А убийцу виолончелиста так и не нашли?

— Надеюсь, что не найдут, — с искреннимсочувствием произнес Чорбу. — Женщину должен наказывать бог. Или дьявол.Женщина выше человеческого суда. Так же, как и вино.

Выслушав эту сомнительную с правовой точки зрения тирадувинодела, я подумала о Монтесуме: Аурэл Чорбу — вот кто нашел бы общий язык сидейной мужененавистницей! Да еще смочил бы этот язык коньяком «Дойна»двадцатипятилетней выдержки.

Чорбу подтолкнул меня к кустам жимолости, а после этого влезв них и сам. Некоторое время мы простояли в опасной близости друг от друга. Ядаже приготовилась к поползновениям лукавых молдавских усов, но ничегоподобного не произошло.

— Теперь-то что? — спросила я.

— А вот что.

Он нагнулся и, подсвечивая себе спичками, зашарил руками потраве.

— Здесь проходит кабель, — принялся объяснятьон. — Нагнитесь и сами увидите.

Я присела рядом с Чорбу и заглянула в маленькуюметаллическую коробку, удачно замаскированную дерном. В коробке находилсякакой-то цилиндр с двумя довольно внушительного вида близко стоящими штырями.На штыри были наброшены тоненькие провода.

— Электрическая цепь, — пояснил мне Чорбу. —Понимаете что-нибудь в электрических цепях?

— Ни уха ни рыла, — честно созналась я.

— Я тоже. Но это неважно. А теперь смотрите. Он вытащилиз кармана довольно длинную деревянную зубочистку, плашмя завел ее над обоимиконцами проводов, легонько приподнял их и освободил от штырей. А потом поджегеще одну спичку, положил ее прямо под зубочисткой — и закрыл электронныйтайничок.

— А теперь бежим, — блестя влажными глазами,шепнул мне сорокапятилетний мальчишка.

— Куда?..

Но Чорбу не дал мне договорить. Мы перемахнули невысокий,по-европейски застенчивый заборчик, пробежали по слабо освещенным плитам двораи уткнулись в заднюю дверь гостиницы.

— Объясняйте, — переводя дыхание, потребовала я.

— Зубочистка горит ровно тринадцать секунд. Потомпровода падают на штыри, становятся на место, цепь замыкается, и камера снованачинает работать. Но тринадцать секунд у нас всегда есть.

— Просто находка для домушников. — «И для убийц состороны», — мысленно добавила я. — Кто вам открыл эту механику?

— Электрику, — поправил Чорбу, берясь за ручкудвери. — Одна старая поклонница Ильи Слепцова. Актера. Знаете такого?

— Впервые слышу, — не моргнув глазом, соврала я.

— Странно… Все женщины должны знать Илью Слепцова… Нотем не менее он тоже живет в этой гостинице.

— А вы тоже поили ее вином из рук? — с неожиданнойревностью спросила я Чорбу. — Эту поклонницу?

— Нет. Только коньяком и только из рюмок. Мы простокак-то выпивали вместе — Илья, немец Гюнтер, еще какой-то иностранец исекретарь покойного виолончелиста. Тогда-то воздыхательница Ильи и показаланам, как влюбленная женщина может обвести вокруг пальца любую технику. Обожаювлюбленных женщин… — Чорбу со значением посмотрел на меня. — А вы,случайно, не влюблены?

— Нет. — Голос мой прозвучал довольно тускло.

— Жаль. Женщина всегда должна быть влюблена….

…Мы прошли через кухню, в которой не было никого, кроме спящейгруды салата в миске, и вышли в пустой бар.

Пустой — так мне показалось сначала.

Но, присмотревшись, я обнаружила гнусного, пакостного,мерзостного, плохо говорящего по-русски Калью Куллемяэ!