Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

Потом были «Виорика» и «Пино» в рейнвейных рюмках;«Романешты» и «Мерло» в лафитных рюмках; «Трандафирул Молдовей» в мадерныхрюмках, разливанное море хереса и кагора — и все тот же чертов коньяк «Букурия»на десерт.

И над всем этим великолепием ароматов и послевкусиивозвышался хитрый золотозубый дьявол Аурэл Чорбу. Теперь он уже не казался мнецыганом-конокрадом, скорее наоборот — утонченным философом, покровителем лозы,духом коньячной бочки… Глаза его отливали янтарным «Штефан Водэ», лоб искрилсясоломенным «Флоарэ», а в уголках губ играл рубиновый «Чумай».

За каких-нибудь вшивых полтора часа я нахрюкалась до такойстепени, что пришла в себя только в директорском кабинете, на директорскомдиване, под директорскими руками, осторожно пытающимися лишить меня футболки.

И повела себя как последняя растреклятая девственница:вырвала край футболки из смуглых молдавских пальцев, свела ноги и двинулаАурэла Чорбу коленом в плоский и абсолютно непробиваемый живот.

Он не обиделся.

Напротив, рассмеялся, запрокинув массивную голову, ипокровительственно потрепал меня по щеке.

— Ай, молодец! Честная девушка, хотя и плохаяжурналистка…

Кем-кем, а честной девушкой мне еще быть не приходилось. Иот этой немудреной похвалы все выпитые вина наперегонки бросились мне в голову.

— Это почему же?

— Настоящая журналистка никогда не упустит случаяпереспать с влиятельным человеком…

— А вы влиятельный человек?

— Должны знать, раз собирались брать у меня интервью.Так как, будете брать?

Двусмысленность последней фразы развеселила меня, и я тожепозволила себе улыбнуться.

— Не буду.

— Почему? — он даже не удивился.

— Передумала.

— И правильно. С вами мы будем пить вино иразговаривать о более приятных вещах.

— Это о каких же?

Аурэл Чорбу прошелся по кабинету, Вытащил из шкафа поднос сфруктами и еще одной (о, боже!) бутылкой вина.

— О вас. Обо мне. О вашем городе. О моих виноградниках…

Наблюдая за тем, как Аурэл Чорбу разрезает фигурным ножикомяблоко, и борясь с остатками мягкого винного хмеля, я принялась размышлять надтем, почему из всего журналистского вертепа молдаванин избрал для приставанийименно меня.

Никаких поводов я ему не давала, за руки не хватала и вштаны не прыгала. Или все дело в неизбывном клейме дамы полусвета?..

Нет, черт возьми!

Если бы он принял меня за потаскуху, он вел бы себя совсеминаче. Но он не хотел тупо взять меня, он хотел мне понравиться! Осторожно, шагза шагом понравиться. Это было что-то новенькое в моих отношениях с мужчинами.Но тогда зачем он залез мне под футболку?

— Зачем вы залезли ко мне под футболку? — спросилая.

— А разве вам никогда не залезали под футболку? —удивился он.

— Но зачем это сделали вы?

— Скушайте яблочко, — Чорбу протянул мне половинкувосхитительно упругого «джонатана». — Молдавское…

— Вы не ответили. — Я вонзила зубы в мякоть иукоризненно посмотрела на него.

— Я просто любовался вами. Только и всего. Хотелпосмотреть, как спит ваша кожа.

Это было поэтично. Как раз в духе японского поэта Басе, осуществовании которого я узнала накануне.

— Я сразу вас заметил. Еще когда вы вошли с этим своимколлегой, — продолжал вовсю откровенничать Чорбу. — И подумал: какаясимпатичная девушка. Жаль, что журналистка.

— Ничего не поделаешь.

— А потом, когда вы так легко отличили фиалку от чернойсмородины… И обнаружили запах полевых цветов в «Извораше»… Может быть, поедемкуда-нибудь?

— Куда? — Несмотря на двадцатилетнюю разницу ввозрасте, я вдруг поймала себя на мысли, что мечтаю о жженой пробке его губ.

— На Крестовский. Я там всегда останавливаюсь.Маленькая гостиница, все очень респектабельно…

Очарование Аурэла Чорбу растаяло, как звуки вальса«Дунайские волны». Хороша же я буду; если вернусь на Крестовский, в ту самуюмышеловку, из которой едва выскочила. А уже знакомым охранникам останетсятолько завести мне руки за спину и сдать гиене из ФСБ Лемешонку, как довольноостроумно заметила Монтесума…

— Гостиница на Крестовском? — Я с хрустом доелаяблоко и прополоскала рот коллекционной «Изабеллой». — Не та ли гостиница,в которой недавно укокошили известного виолончелиста?

— Та самая, — с готовностью подтвердилЧорбу. — А вы откуда знаете?

— Там не так много гостиниц. И потом, я ведьжурналистка. А журналистам хорошо известен этот прискорбный инцидент.

— Да какая разница! Мы же не понятыми туда поедем. Выбудете моей гостьей..

Гостьей я уже была и хорошо помнила, чем это кончилось.

— В другой раз.

— Другого раза не будет. Через три дня я уезжаю к себев Кишинев.

— А что там вообще произошло, в гостинице? — Ясамым топорным образом подталкивала Аурэла Чорбу к нужной теме.

— Я не вдавался в подробности. Хотя они довольнопикантные. Его убила женщина.

— Да, я читала об этом.

— Должно быть, из-за неразделенной любви, —добавил молдаванин, слегка шевеля меланхоличными усами. — Все преступленияв мире совершаются женщинами и только из-за неразделенной любви. В меня самогостреляли три раза.

— Что вы говорите! — изумилась я. — И кто?

— Женщины, на которых я не женился. Они очень переживали.

— Но в конечном счете…

— В конечном счете я пользуюсь услугами проституток.Хоть эти не требуют обручального кольца на палец. — Как и всякий большойпоэт, Аурэл Чорбу был предельно циничен. — Десять лет я общаюсь только сблудницами. Но сегодня… Вы такая невинная…

Я едва не рухнула с дивана, Пошеруди рогами, бедняжка Аурэл,тоже, нашел Орлеанскую девственницу!..

— Ну так как? — подстегнул меня Чорбу. —Поедем на Крестовский?

— Я перестану быть невинной, если соглашусь поехать свами сегодня, после двух часов знакомства, — резонно заметила я.

— А после, например, трех? Или пяти? — Онстремительно повышал ставки.

— Ненавижу гостиницы VIP-класса. Ненавижу охранников…

— Ну, положим, охранники у нас тише воды ниже травы —после того, как произошел тот самый, как вы говорите, «прискорбный инцидент»,их всех заменили… Да и зайдем-то мы не через центральный ход… Никто не увидит.

— Не через центральный? Никто не увидит?! —изумление мое было неподдельным. — Разве такое возможно?