Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

Это подействовало.

— Ты полагаешь? — она нахмурилась.

— Я просто в этом уверена.

— Хорошо. Бери.

Когда заветный клочок бумаги был получен, я приняласьразмышлять о том, как бы мне отблагодарить Чарскую.

— Если хочешь, я могу помочь тебе убраться.

— Еще чего, — фыркнула она. — Что за рабскаяпсихология? Пусть этим занимаются те, кто должен заниматься. Они за это деньгиполучают. А я в горничные не нанималась.

— Но… — Я обвела глазами номер, больше похожий наполигон после ядерных испытаний. — Мы здесь на приличную суммунакуролесили.

— Группа заплатит, — беспечно отмахнуласьЧарская. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.

— Думаешь, заплатит?

— Куда денется!.. Везде, где я работаю, в смету статьюзакладывают. Называется «Непредвиденные расходы и форс-мажорныеобстоятельства». Если такой статьи нет, я даже переговоров не веду.

— Лихо! — восхитилась я.

— Ну! Такие актрисы на дороге не валяются. Меня же всережиссеры ненавидят! Рыдают, проклинают, волосы рвут на заднице, а сделатьничего не могут. Потому как вот они у меня где … коньки бздиловатые! —Чарская сжала маленький склочный кулак.

— Лихо… Может, еще за топливом сбегать? — Явыразительно посмотрела на опустевшую бутылку бренди. — Здесь одинмолдаванин есть…

Воспоминание о недавно покинутом Аурэле Чорбу накрыло меня сголовой. Но Эта Сука не дала мне пойти на дно.

— Знаю я этого молдаванина. Фуфлыжник. Гнойныйчернозем. Кроме своего пойла поганого, ничего не признает. Будь его воля, он бывсех в нем утопил. А потом душонки бы инспектировал — на персональном СтрашномСуде. И вообще… много на себя берет. А я таких … колхозников ненавижу.

В ее голосе сквозила самая обыкновенная зависть. В борьбе заумы и сердца безропотного человеческого стада Аурэл Чорбу и Полина Чарская былинепримиримыми конкурентами. Но не это занимало меня сейчас: Полина, прожившая вгостинице довольно длительное время, могла бы пролить свет на каждогопостояльца. А чужая точка зрения всегда важна, даже если это точка зренияотпетой суки.

— Весело здесь у вас. — Я начала издалека, чтобыне вспугнуть пребывавшую в самом благодушном настроении Чарскую.

— Ага. Весело. Как в доме еврейской бедноты. Одного врасход пустили… Ну почему не я это сделала?!. — Она снова отвлеклась оттемы.

— Говорят, его пресс-секретарь до сих пор здесь…

— Правда?

— Я его в баре видела. Сегодня ночью. Что за тип?

— Такой же слизняк, как и его покойный хозяин… Я ивстречалась-то с ним несколько раз.

— А разве… в Вене его не было?

Упоминание о Вене, романе с Олевом и неудавшейся краженеудавшихся драгоценностей было рискованным шагом, но Чарская отнеслась к этомушагу достаточно спокойно.

— Лично я его не видела, — бросила она. — Ноя там вообще мало что видела. Кроме койки, разумеется. Дурой была.

— И еще актер, — я быстренько закрыла тему с КалыоКуллемяэ И подсунула Чарской очередную фигуру. — Илья Слепцов.

— Слепцов? Да нет такого актера Ильи Слепцова! Впервыеслышу.

— Вообше-то меня интересует один иностранец. ТеоЛермитт, искусствовед. Он останавливался здесь.

— Тео Лермитт? — Чарская задумалась. — Немец?

— Он из Швейцарии.

— Шваба я знаю, живет рядом с крестьянином.Бизнес-крыса… А искусствовед… Нет. Мне он не попадался.

Что ж, неуловимый Тео Лермитт по-прежнему остаетсянеуловимым! Пора идти за бренди.

— Так как насчет выпивки?

— Легко. Сейчас закажем, — Чарская оглянулась впоисках телефона и сразу же обнаружила его изуродованное тельце на полу. Изапоздало покаялась:

— Черт, с телефоном я, кажется, погорячилась…

— Я схожу.

— Да ладно тебе… Пусть ходят те, кому за это деньгиплатят. А мы сейчас грохнем что-нибудь тяжеленькое, сразу прибегут…

Из «тяжеленького» в номере оставались только три медныеподсвечные грации, телевизор с видеомагнитофоном и зеркало в тяжелом багете,обрамленное Венерой и Амуром. Крошку Амура мне было особенно жалко.

— Я быстро. Ты будешь бренди?

— Нет, — Чарская закусила губу. — Бренди уних хреновый. Но если уж пойдешь, закажи мне «устрицу пустыни»

— ???

— Виски с джином.

Я кивнула. Эту сомнительного качества смесь всегда любилаКайе…

Кстати, о Кайе. Автограф кинозвезды еще никто не отменял.

— Послушай… Пока мы в относительной трезвости… Ты бы немогла дать мне автограф?

Чарская расплылась в самодовольной улыбке.

— Вот видишь! А говорила, что я тебя не интересую!Ну-ка, давай ее сюда!..

И прежде чем я успела что-либо сообразить (куррат!!), Полинавынула у меня из пальцев злополучную квитанцию из «Бирюзы» и перевернула ее наобратную сторону. А потом хищно клацнула ручкой, извлеченной из саквояжа.

— Что писать?

Я с тоской посмотрела на единственную улику против И. И.Шамне, но не вырывать же ее из непредсказуемых актерских лап, в самом деле!

— Так что? — поторопила меня Чарская.

— Значит, так, — я закатила глаза. — «Кайе ссамыми лучшими пожеланиями». Ну и подпись, разумеется.

От старания Чарская даже высунула язык. А написание четырехжалких слов и предлога заняло гораздо больше времени, чем я предполагала.Наконец Чарская завершила послание и протянула квитанцию мне.

— Ну, как? Сойдет?

«Ты кайфовая баба, Кайе. Хоть одно нормальное рыло в этомбогом забытом городишке. Круто мы с тобой потусовалисъ. Чухляндия — дерьмо,Рашэн — помойка. Да здравствует остров Пасхи! Суки, объединяйтесь в профсоюз!Полина Чарская».

— Оригинально, — только и смогла выговоритья. — А при чем здесь остров Пасхи?

— А там народу мало. И вони соответственно. Я тебе ещетам мой мобильный приписала. Надумаешь в Москоу — звони. Заезжай. Если я,конечно, буду в хорошем настроении…

— А если в плохом?

— Спущу тебя с лестницы.

Что-что, а телефон Чарской мне не пригодится никогда. Дажеесли я когда-нибудь освобожусь от пут федерального розыска, еще не факт, чтоЧарская меня вспомнит. И еще не факт, что я вспомню ее…

— Ну, ладно. — Я поднялась и спрятала квитанцию вкарман. — Пошла за «устрицей в пустыне»…

* * *