Портнихи Освенцима. Правдивая история женщин, которые шили, чтобы выжить - Люси Эдлингтон

и Марша смерти. Теперь эти 20 блоков – жилой комплекс, названный в честь одного из самых значимых заключенных и деятелей освенцимского сопротивления, капитана Витольда Пилеки – человека, который сопереживал первым женщинам, депортированным из Словакии, и в целом уважал всех, кто не боялся принимать участие в сопротивлении.

Когда советские солдаты прибыли в Освенцим 27 января 1945 года, они поразились, обнаружив горы вещей, украденных у евреев Восточной Европы, и завалы добра в «Канаде», в том числе больше миллиона предметов одежды. Вещи – в том числе 239 тюков волос, принадлежавших, вероятно, 140 тысячам женщин, – были отсортированы и разложены по лагерным пристройкам. Остатки одежды убитых евреев теперь был не просто набором костюмов, платьев, ботинок и рубашек. Под эгидой Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков СССР вещи стали свидетельствами военных преступлений и ужасов капитализма.

Когда открылся Государственный музей Освенцима, несколько предметов одежды и целая гора обуви были сделаны частью выставки – острым напоминанием о телах людей, что некогда их носили. Бесхозные тапочки, балетки, галоши, сандалии и сапоги говорят сами за себя. Кожа постепенно гниет, шелк, хлопок, пробка и лен распадаются и разлагаются{442}.

Одежда и обувь, выставленная в Освенциме, была сделана неизвестно кем, людьми, которые уже скончались или были убиты. А что же стало с одеждой, сшитой в «Верхнем ателье»?

С годами Хедвига Хёсс избавилась от потрепанной и устаревшей одежды. Кто знает, что стало с этими вещами – их отдали нуждающимся друзьям, продали тряпичнику, порвали на тряпки? Или они пробрались на растущий рынок винтажной одежды, может, даже были куплены на онлайн-аукционе? Сказать наверняка невозможно; в лагерном ателье Марты ярлыков не пришивали.

Один предмет, дошедший до нас из «Канады I», – это шерстяное баварское пальто серого цвета, доставленное из хранилища по личному приказу Хедвиги (о чем свидетельствует ее подпись). Сначала его носил ее маленький сын Ханс-Юрген, годы спустя – его сын Райнер.

Хедвига умерла в сентябре 1989 года во время ежегодной поездки к дочери Бригитте, проживающей в Вашингтоне, округ Колумбия. Каждое Рождество Бригитта по-прежнему вешает дома украшение, сшитое матерью – маленькая мягкая связь с прошлым.

Будучи в Калифорнии, я спросила Браху Когут, сохранила ли она какую-то вещицу из лагерей. Она резко замотала головой. Ничего. Все, что она сохранила – это воспоминания и фотографии.

Однажды я получила посылку от Гилы, племянницы Гуни. В посылке оказался, пожалуй, самый важный предмет из всех, что я добавила в свою коллекцию старой и винтажной одежды. Это брючный костюм, который Гуня сшила для Гилы из собственного шелкового платья. Каждый раз, как я рассматриваю его детали и швы, я думаю о ловких руках Гуни, работающих за швейной машинкой в Кежмароке, Лейпциге, Освенциме и после него.

Когда я приехала в Израиль к Ирит, дочери Катьки, они показала мне вещи, которые Катька шила и носила. А Ирит держала их в шкафу даже после ее смерти. Эти вещи одновременно и ничего собой не представляют, и совершенно поражают своим видом. Дом, где жила Катька – где уже успело пожить три поколения – все еще полон предметов, с любовью сделанных ею. Ее яркие картины украшают стены, на креслах – чехлы, которые она сшила, как и чехлы на дверных ручках – чтобы ничего не царапало обои или краску. Одна из картин Катьки висит у нее за спиной на видео, снятом для Фонда Шоа. На записи у Катьки голос нежный и мягкий, как ее опрятная блузка. Катька часто прерывается, говоря:

– Как бы объяснить?..

Никаких слов не хватит.

В Израиле меня пригласил к себе в гости Павел, сын Ирены. Его дом был наполнен фотографиями и произведениями из текстиля, сделанные его женой Эми. Ярко-розовый зонтик Ирены все еще стоял у крыльца. Павел принес шкатулку Ирены, набитую нитями, сантиметрами и прочими мелочами – все, как Ирена оставила. Эми показала мне фотографию Ирены – по мнению Эми, лучшую, которую она сделала со свекровью. Фото было сделано 23 апреля, в день рождения Ирены. Много лет назад, в Братиславе, матери Ирены каким-то образом удалось раздобыть яйцо в подарок дочери. Затем, в лагере, Марта чудом организовала вареное яйцо, чтобы почтить этот добрый поступок. В тот день, последний день рождения Ирены, Эми в шутку отдала ей яйцо со вчерашнего пасхального седера. Ирена подняла яйцо и было сделано фото.

Три поколения любви и щедрости, которые не передать словами.

Ирена скончалась в феврале 2017 года.

«Сложно понять, почему судьба решила оставить меня напоследок. Многие женщины были сильно младше меня. Сейчас я очень рада, что могу поделиться с другими всем, что знаю о том проклятом месте и времени», – Браха Когут, урожденная Беркович{443}.

Мы в залитом солнцем доме Брахи. Я спрашиваю хозяйку, как она себя чувствует – последняя оставшаяся в живых портниха «Верхнего ателье».

– Ты бы приехала десять лет назад, – отвечает она. – Когда нас было больше.

Я бы рада.

Каждый год из жизни уходит все больше выживших. В последние месяцы жизни некоторые портнихи почувствовали, что их тщательно запечатанные ящички с эмоциями начинают рушиться. Женщины стали возвращаться к воспоминаниям о счастливом детстве и ужасном пребывании в лагерях. Любовь и горечь тесно связаны.

Их слова, работы и истории не должны быть забыты.

Все портнихи пытались осмыслить то, что они пережили. Алида сохранила гнев и ненависть к нацистам, она писала: «Мое сердце не может их простить». Также она всегда оставалась преданной идее «мира во всем мире и нерушимой дружбе между всеми народами планеты».{444} Ее землячка Марилу Коломбен – взявшая фамилию второго мужа Розе – продолжила начатое во время войны сопротивление и посвятила всю оставшуюся жизнь борьбе с антисемитизмом.

Ирена страстно высказывалась против ксенофобии, разделений и расизма в целом. Несмотря на ужасы, перенесенные ею в Освенциме, благодаря дружбе с портнихами она знала, что окончательно любовь и верность не исчезнут никогда. Выражая благодарность лагерным подругам много лет спустя, она сказала: «Это был ад на земле, но некоторым удалось сохранить человечность»{445}.

Браха честно говорит, что сама не очень-то верит в человечество, но все равно считает, что молодые поколения должны строить сплоченное общество, принимая индивидуальность и радуясь разнообразию.

Я прощаюсь с Брахой. Она, с огоньком в глазах, улыбается и машет мне рукой с крыльца ее калифорнийского домика. Эта маленькая, храбрая женщина пережила лишения, депортацию, голод, унижения, жестокость и утрату близких. Теперь она спокойно переносит калифорнийские пожары, политические перемены и коронавирусный локдаун. Когда я позвонила Брахе по видеосвязи весной 2020 года, чтобы узнать, как у