Портнихи Освенцима. Правдивая история женщин, которые шили, чтобы выжить - Люси Эдлингтон

сидела с подругой, успокаивала ее, нежно поглаживая по руке. Когда Ирена проснулась, она ничего не помнила об ужасах, которые снова пережила в ночном кошмаре.

Бывшие заключенные, пережившие Освенцим благодаря относительно «безопасным» позициям, чувствовали особую вину за то, что выжили благодаря привилегии, даже если они сами никого не использовали, в то время как столько человек погибло. Портнихи «Верхнего ателье» всю жизнь несли бремя знания – то, что они работали на эсэсовцев в жутких условиях, что их заставляли одевать семью коменданта, уберегло их от газовых камер.

Рудольф и Хедвига Хёсс не раз лично вмешивались в процесс, чтобы спасти жизнь Марте Фукс. Может быть поэтому Марта почти не рассказывала об Освенциме после войны? Катька, сестра Брахи, считала, что это одна из причин{422}.

Марта шутила о своей татуировке с номером 2043. Когда внуки спросили ее, что это, она ответила: «Телефон Бога».

Марта не пыталась скрывать татуировку, и сама не скрывалась от происходящего в мире, всегда продолжая читать новости. Ее муж поддерживал связи с товарищами-партизанами, а также с бежавшим из Освенцима Рудольфом Врбой. Именно Врба попросил Марту дать показания на суде против Рудольфа Хёсса в 1947 году в Кракове. Марта не поехала на суд; она сохранила все секреты.

Марта делилась добром, угощая людей. Родственники до сих пор вспоминают ее куриный суп, торт с вареньем и взбитыми сливками и обилие шоколадных пудингов. Они с мужем Ладиславом любили ходить по лесам вокруг Вишных Хагов в Высоких Татрах в поисках грибов, малины и голубики – для варения или подарков.

Может, Марта не рассказывала напрямую о том, какой голод пережила в Освенциме, но за нее это делала ее кухня: шкафчики всегда были набиты запасами муки, сахара, риса и меда. Также неудивительно, что Марта, испытав на себе лишения, голод и грязь Освенцима, обожала в свободное время принимать ванны, посещать спа-салоны и бассейны.

Кроме вкусных угощений Марта общалась с близкими с помощью нитки и иголки. Дни, когда ей надо было ходить в «Канаду» и выбирать среди награбленного материалы для одежды жадным эсэсовцам, давно прошли. После закрытия пражского ателье, Марта шила одежду близким, пользуясь запасами ткани в гараже и на балконе.

– Шитье спасло мне жизнь, – сказала она родным. – Я не буду заниматься ничем другим{423}.

Гуня тоже не прекратила шить после войны, и, как и Марта, не переставала об этом говорить. Нет, никакого молчания. Молодые племянницы Гила и Яэль приходили к ней в гости каждую неделю. Когда они намекали, что им пора, даже после нескольких часов общения, Гуня начинала протестовать: «Уже уходите?»{424}.

Когда Гила училась в старших классах, она как-то попросила тетю Гуню рассказать историю, которую можно было бы послать на писательский конкурс. Пока Гуня делала выкройку, прессовала ткань и укрепляла швы в домашней мастерской, Гила слушала ее бесконечный поток воспоминаний и записывала их, прерываясь лишь, чтобы помочь Гуне продеть нитку в иголку. Гила заняла первое место на школьном конкурсе, но в первую очередь сочинение наградили за хороший стиль и язык, не за содержание – рассказы о лагерной жизни не считались чем-то важным, и в израильских школах 1950-х годов мало говорили о Холокосте{425}.

Режина Апфельбаум, портниха из Трансильвании, спасшая жизни своих родственников тайным шитьем для СС, обнаружила, что жизнь в новом государстве Израиле тяжела и без копания в прошлом. Ей никогда не хотелось рассказывать об Освенциме, и она не терпела жалости к себе. Она не падала духом, подчеркивая триумф выживших и подталкивая младшие поколения совершенствоваться.

Однако в 1960-х годах в Израиле заговорили о военных годах, и весь мир с ужасом и интересом наблюдал за судом пойманного Адольфа Эйхмана, одного из главных архитекторов логистики Холокоста, ответственного в частности за депортацию всех портних.

В 1961 году свидетели один за другим предстали в зале суда для дачи показаний. Их слова переводили, записывали, транслировали по телевизору. Их слышали и им верили. Райя Каган, подруга Марты из Штабсгебойде, учившая портних русскому и литературе, честно рассказала о своем опыте в Освенциме. Марта сохраняла молчание. Политические и культурные перемены привели к повышенному «аппетиту» прокуроров – больше нацистских военных преступников стали привлекать к ответственности. В 1963–1965 годы в Германии прошло несколько процессов над нацистами из Освенцима. На скамье подсудимых, эсэсовцы без формы уже не казались всемогущими или сверхлюдьми.

Среди вызванных на суд в качестве свидетелей в 1960-е годы была не кто иная, как Хедвига Хёсс. Последние годы она провела, печально вздыхая об утратах и потерянном величии со своими друзьями-нацистами: больше никакой роскоши, никакой власти и статуса, никаких слуг. По прибытии в суд во Франкфурте-на-Майне Хедвигу сфотографировали. На ней были небольшая шляпка и пальто нейтральных цветов. Как всегда женственная, с темной сумочкой, перчатками и туфлями в цвет. Образ дополняли шелковый шарф и складной зонтик{426}.

Один из внуков, Кай Хёсс, назвал Хедвигу «тихой и очень собранной», «настоящей леди»{427}. Другой внук, Райнер Хёсс, сказал, что в семье ее звали «генералиссима» – из-за пугающе тиранического поведения за закрытыми дверьми. По словам Райнера, друзьям Хедвиги рассказали, что «истории о газовых камерах полностью выдуманы, это ложь, которую придумали евреи для вымогания денег», и что в Освенциме никто не голодал. Хедвига сказала Райнеру, что «тяжелые» военные годы «лучше оставить в прошлом и забыть»{428}.

Хедвига не сменила известной фамилии после войны, как и не изменила отношений к нацистской эпохе. Она была из тех, кто сознательно не слушал истории выживших, готовых ими поделиться. В 1992 году она сказала историку, попросившему интервью, что ей не хватает сил раз за разом смотреть страшному прошлому в лицо{429}. Но бывшие заключенные, испытавшие на себе все ужасы лагерей, не могли закрыть глаза на прошлое, они должны были с ним жить.

«Мы все должны были дать показания давным-давно, но все-таки это сделать никогда не поздно», – доктор Лор Шелли{430}.

На семейной фотографии 1981 года Хедвига Хёсс отдыхает на ярком оранжево-коричневом шезлонге в саду. Ее волосы завиты, на шее – бусы из жемчуга. На зеленой скатерти в цветочек лежит открытая книга, над головой висят китайские колокольчики, красную герань освещает солнце. У нее за спиной – грабли и зонтик. Она не смотрит в камеру.

В том же году в Иерусалиме состоялось первое Всемирное собрание переживших Холокост. Это событие оказалось невероятно важным для увековечения и распространения историй портних, и все благодаря исследованию и стараниям одной из посетивших