Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff

среди старших членов администрации Рейгана, но это относительный вопрос. Хейг демонстрировал чудовищное незнание случаев, которые он так уверенно цитировал, когда пытался сделать больше, чем просто перечислить их. Например, говоря о военном перевороте 1978 года в Афганистане, Хейг сказал, что это была советская интервенция, в ходе которой Советы "установили марионеточного лидера за год до фактического вторжения", и "шаг от этого, неоспоримого, до массового вмешательства советских сил год спустя - это очень маленький шаг". Важным моментом было то, что основное впечатление администрации (как и администрации Картера в последние годы его правления) и общественности заключалось в том, что Советский Союз и его партнеры были "в движении", и что это представляло угрожающую модель экспансии, не соответствующую разрядке. Хейг описал это как "растущую склонность [Советского Союза] поддерживать перемены - прямо или косвенно - путем силового правления, кровопролития, террора, так называемых освободительных войн".

Не ограничиваясь случаями конца 1970-х годов, Хейг в своих мемуарах вспоминал целый ряд исторических событий в искаженном виде: вспоминая Корейскую войну, вместо того, чтобы понять, что после того, как северокорейская армия была разбита и вытеснена из Южной Кореи, Соединенные Штаты решили расширить свои цели и попытаться оккупировать Северную Корею, что ускорило китайскую интервенцию, он вспоминал только то, что "мы уменьшили наши цели, установили ограничения на использование нашей силы и политизировали решение". (Haig, Caveat, p. 119.) Он считал уроком Вьетнама следующее: "Если цель стоит того, чтобы к ней стремиться, то к ней нужно стремиться с достаточными ресурсами, чтобы форсировать решение проблемы на ранней стадии". Это замечание сопровождалось советом о том, что Сальвадор имеет решающее значение, поскольку он является "симптомом опасных условий в Америке - кубинского авантюризма, советских стратэгических амбиций" (стр. 125). "Когда в 1965 году в Доминиканской Республике снова вспыхнула волна диверсий, - правильно заметил Хейг, - президент Джонсон ввел в страну 22 000 американских солдат". Но затем он добавил замечательный non sequitur. "Только тогда кубинцы и Советы дрогнули. Они оставались относительно спокойными до 1978 года" (стр. 125). На самом деле ни Советы, ни кубинцы не были вовлечены в события в Доминиканской Республике, а советские лидеры и кубинцы резко разошлись во взглядах на поддержку революционных групп в 1964-1968 годах.

Даже когда Хейг сам обладал или должен был обладать прямыми знаниями, его воспоминания грубо противоречили документам. Эпизод с базой подводных лодок в Сьенфуэгосе в 1970 году был искажен Хейгом, чтобы придать себе решающую роль в предъявлении "ультиматума", который Советы якобы выполнили.

Исторические ссылки президента Рейгана часто были еще более далеки от реальности. Приведем лишь один случай: по его представлению, во время апрельского переворота 1978 года в Афганистане "Советский Союз поставил своего человека на пост президента Афганистана. А потом их человек не сработал, и они пришли, избавились от него и привели другого человека, которого они готовили в Москве, и назначили его своим президентом". Отталкиваясь от этого слишком упрощенного и неверного, но узнаваемого прочтения ситуации в Афганистане в 1978 и 1979 годах, Рейган провел параллель с Сальвадором в 1980-х годах: "без фактического использования советских войск, по сути, Советы, можно сказать, пытаются сделать в Сальвадоре то же самое, что они сделали в Афганистане, но используя марионеточные войска через Кубу и партизан". Действительно ли Советы пытались сделать в Сальвадоре "то же самое", что и в Афганистане? Параллель между двумя ситуациями не вызывает доверия.

Пока "Москва продолжает поддерживать терроризм и войну по доверенности ..... Только Соединенные Штаты обладают решающей силой, чтобы убедить Советы и их посредников в том, что насилие не продвинет их дело". Американская сила и решимость заставит Советы "уважать взаимность".

Это мнение лежало в основе акцента, сделанного администрацией Рейгана, и прежде всего Хейгом, на дисциплинировании Советского Союза, чтобы заставить его уважать американскую концепцию "сдержанности и взаимности" в рамках существующих сфер интересов и гегемонии, сдерживая советские экспансионистские планы с помощью силы, локально и, как правило, косвенно, но в тени неустанного наращивания советского военного потенциала.

Хейг был искренне обеспокоен тем, что он считал советской экспансионистской угрозой уязвимым стратегическим районам Третьего мира. Он также считал наращивание военного потенциала США и воинственное сдерживание наиболее эффективным способом "дисциплинировать" Советы. Кроме того, Хейг осознавал, что некоторые элементы в администрации, а еще больше среди его избирателей и сторонников по всей стране, не разделяли его стремления к "жесткой разрядке", а предпочитали чистую, жесткую линию конфронтации и с подозрением относились к переговорам.Перейдя в наступление и, как надеялись, добившись первых успехов в политике противодействия советскому экспансионизму, Хейг стремился не только остановить Советы, но и создать себе репутацию жесткого и эффективного антикоммунистического стратега, чтобы впоследствии, по мере роста американской мощи и осознания Советским Союзом рисков стремления к унилатеральным завоеваниям, вести переговоры с позиции силы.

Одним из элементов инициативы Хейга было стремление соответствовать более воинственной и идеологической позиции других членов администрации, таких как Амбассадор Киркпатрик, путем захвата и использования некоторых тем, принятых неоконсервативными "холодными воинами", в частности, отождествления Советского Союза с международным терроризмом. Так, на своей первой пресс-конференции, как отмечалось ранее, секретарь Хейг провозгласил, что "международный терроризм займет место прав человека в нашей заботе, потому что он является высшим нарушением прав человека", и подчеркнул "советскую активность в плане подготовки, финансирования и оснащения международного терроризма".

 

Утверждение Израиля о том, что ООП является террористической организацией, а не национально-освободительным движением, некоторые элементы которого участвовали в террористических актах, способствовало формированию концепции, проповедуемой администрацией Рейгана, которая стирала различие между терроризмом и национально-освободительными движениями. Commen tan1 maga�ine и другие ведущие неоконсервативные группы стали подчеркивать связь СССР с терроризмом, как и такие институты, как Фонд "Наследие", Центр стратегических и международных исследований при Джорджтаунском университете и недавно созданный Институт исследований международного терроризма при Государственном университете Нью-Йорка.

Вскоре после заявления Хейга, в феврале 1981 года, был создан Подкомитет по безопасности и терроризму при Судебном комитете Сената, председателем которого стал сенатор Джеремайя Дентон, а членами - сенаторы Джон Ист и Оррин Хэтч, сторонники жесткой антисоветской линии. В первых слушаниях подкомитета по терроризму участвовали Арно де Борхграф, Майкл Ледин и Клэр Стерлинг (чья книга "Террористическая сеть" только что была опубликована издательством "Ридерз Дайджест"). Слушания были специально направлены на освещение "советской и суррогатной поддержки международного терроризма".

Идея о том, что Советский Союз внедряет некую бациллу зла в новый мир, также отвечала представлениям президента Рейгана о реальности. Он видел американский долг в том, чтобы помогать бороться "против импорта или распространения в