Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff

вызывала сомнений. Разработка политики и стратегии ее реализации, однако, подвергалась конкурирующим влияниям. Главным из них было сильное стремление государственного секретаря Александра М. Хейга-младшего стать "наместником" внешней политики и, более того, контролировать все поведение американских международных отношений.

6 января, в своей первой реальной беседе с избранным президентом Рейганом, Хейг изложил свои взгляды на то, что должен быть один руководитель или наместник, координирующий множество аспектов внешней политики и выступающий в качестве официального представителя администрации по вопросам внешней политики. Хейг указывает в своих мемуарах, что Рейган "кивал после каждого пункта и соглашался". Хейг считал, что на него была возложена исключительная ответственность за внешнюю политику и, учитывая

Учитывая отсутствие у Рейгана опыта или знакомства с этой сферой, он планировал активно использовать эту ответственность. Еще до инаугурации, фактически на второй день работы Хейга в качестве назначенного госсекретаря, он демонстративно пропустил переходную команду Рейгана, работавшую над Госдепартаментом.

В день инаугурации, в течение нескольких минут после церемонии, Хейг представил президенту (через своего советника Эдвина М. Миза III) проект предлагаемой директивы, National Security Decision Directive (NSD D )-1, назначающей обязанности в области национальной безопасности. Хейг, после консультаций с министром обороны Каспаром Уайнбергером, директором Центральной разведки Уильямом Кейси и советником по национальной безопасности Р. Алленом, довольно подробно разработал соответствующие обязанности каждого и структуру принятия внешнеполитических решений, подтверждающую его доминирующую роль. Однако она не была передана на утверждение президенту - Миз и его ближайшие помощники в аппарате Белого дома Джеймс А. Бейкер III и Майкл К. Дивер считали, что Хейг затеял "игру во власть", пытаясь подтолкнуть преждевременное решение нового президента, которое повлечет за собой предоставление слишком больших полномочий старшим руководителям кабинета за счет президента (и сотрудников Белого дома). Более того, нетерпеливая попытка Хейга добиться быстрого делегирования полномочий просочилась в прессу с пренебрежительным оттенком. Просочились и другие меморандумы Хейга президенту. Несколько недель спустя в ходе еще одной вспышки, основанной на недоразумении, вице-президент Джордж Буш, а не Хейг, был объявлен ответственным за "управление кризисами" - ключевой элемент ответственности за иностранные дела - после того, как Хейг решил, что сам президент заверил его, что слухи на этот счет неверны. NSDD-1 был выпущен только через год, и то в значительно измененной форме.

Хейг слишком усердно пытался получить четкий мандат на главную ответственность в области иностранных дел. Это вызвало недовольство со стороны подозрительных советников Белого дома. Стремление Хейга к личной власти явно было одним из элементов его мотивации.5 И, возможно, он почувствовал вероятный вакуум стратегического лидерства со стороны самого Рейгана. Но было и другое: Хейг, работая в Белом доме в администрациях Никсона и Форда, понял необходимость централизованного управления внешней политикой. Он был свидетелем успехов и неудач усилий Генри Киссинджера, которые часто существенно зависели от контроля над рычагами выработки или реализации политики. Он тщательно привлекал к процессу обычных потенциальных соперников госсекретаря - а именно согласно рассказу Хейга, его и Аллена сопровождали Уайнбергер и Кейси, когда они встречались с Мизом, Бейкером и Дивером в день инаугурации; Аллен заявил, что только Хейг и он встречались с Мизом и Бейкером, советником по национальной безопасности, министром обороны и, на худой конец, директором центральной разведки. Но он не понимал ключевой роли триумвирата советников Рейгана, которые должны были защищать и влиять на президента во внешней политике, а также во всех других областях - гораздо больше, чем Х. Р. Холдеман и Джон Эрлихман в Белом доме Никсона. Триумвират Белого дома Рейгана с особым подозрением относился к Александру Хейгу, бывшей тени Генри Киссинджера, а затем "исполняющему обязанности президента" в мрачные последние дни правления Никсона, "политическому" генералу, а в последнее время и самому кандидату в президенты. Миникризисы возникали постоянно.

Хейг был амбициозен и стремился к власти, но он также прекрасно понимал необходимость формирования и управления стратегией внешней политики. Он считал себя не только наиболее квалифицированным, но и единственным в администрации, способным сделать это. Он был полностью согласен с президентом Рейганом и другими, что необходимо наращивать американскую экономическую и военную мощь. Но он рассматривал эти шаги как средство, а не как самоцель. Он понимал, что позиция, даже "стоять во весь рост", не является политикой. Он понимал необходимость стратегии действий и, в конечном счете, взаимодействия с противником, чтобы использовать американскую мощь, применяя ее в ведении отношений и в переговорах. Он стремился быть практиком силы, каким был Киссинджер, но в рамках стратегии с большим упором на кнуты, чем на пряники, чтобы продолжить то, что президент Никсон начал называть "жесткой разрядкой ".

В своем обращении к Республиканскому национальному съезду в июле 1980 года Хейг повторил цель своего наставника Киссинджера, поставленную десятилетием ранее: "Задачей на это жизненно важное десятилетие, стоящее перед нами, будет управление глобальной советской мощью". Также в своем выступлении на съезде Хейг подчеркнул тему, которую ему предстояло повторять раз за разом в качестве государственного секретаря: в последней половине 1970-х годов советские лидеры воспользовались разрядкой - и американские администрации позволили им это сделать - в серии нападений на мировой порядок путем "незаконных интервенций", в основном по доверенности, и что необходимо остановить это наступление. Хейг поставил тему советского участия и расширения влияния в Третьем мире в центр американо-советских отношений. Он рассматривал советское стремление к силовому расширению своего влияния как направленное на обеспечение стратегических выгод для Советского Союза: "Мы также должны признать, что советские интервенции и вмешательство не случайны. Москва проявляет живой интерес к регионам, где есть стратегические ресурсы или маршруты, жизненно важные для экономического благополучия и политической независимости Запада. Когда Советский Союз использует местные условия в своих стратегических целях, проблема перестает быть локальной, а становится стратегической угрозой нашему выживанию. Мы не можем игнорировать эту угрозу". Следовательно, "незаконная советская интервенция ставит под вопрос весь спектр наших отношений с Москвой. Она нарушает сдержанность и взаимность, к которым мы стремимся в наших отношениях", а также делает "мировой порядок, регулируемый верховенством международного права, еще более труднодостижимым".

Когда в 1981 году администрация Рейгана вступила в должность, она унаследовала продолжающуюся программу тайной помощи повстанцам-моджахедам в Афганистане. Она продолжала и постепенно расширяла эту программу. Афганистан был назван тревожным звонком о советской угрозе. По словам посла ООН Джин Дж. Киркпатрик, "советское вторжение вызвало повсеместную переоценку ситуации в мире, основанную на новом и более трезвом понимании опасности, которую политика Советского Союза теперь представляет для глобальной стабильности и мира во всем мире". Кроме того, было сказано, что вторжение "стало переломным