Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff

... развитие и поддержание отношений с Советским Союзом, которые признают, что конкуренция продолжается, но сдерживают применение или угрозу применения силы". Он осудил две крайности, которые "исказили американскую внешнюю политику в послевоенный период: Во-первых, что проявления американской доброй воли и готовности к переговорам могут каким-то образом заменить американскую силу и перевести американо-советские отношения от конкуренции к сотрудничеству; во-вторых, что позиция конфронтации, отказ от переговоров каким-то образом приведут к капитуляции другой сверхдержавы". Первая из этих крайностей была соломенным человеком (ни один американский лидер, по крайней мере, со времен Генри Уоллеса, не верил, что одно лишь доброе намерение приведет к сотрудничеству и прекращению конкуренции). Хейг, конечно, прекрасно знал, что это не относится к Ричарду Никсону и Генри Киссинджеру, и вряд ли мог поверить в это в отношении Джимми Картера и К. Вэнса.      Вэнса. Но это заявление стало необходимым антиподом политики противостояния, которая все же имела своих сторонников в администрации. Более того, Хейг хотел дистанцироваться от термина "разрядка" даже тогда, когда предлагал переформулированный и ужесточенный подход, основанный, по сути, на стратегии разрядки, проводившейся на протяжении 1970-х годов.

Хейг проницательно представил десятилетие 1980-х годов как то, в котором Советский Союз будет переживать смену руководства и необходимость противостоять "более серьезным экономическим трудностям и растущей международной изоляции". Соответственно, "В этот чувствительный и опасный период изменения отношений между сверхдержавами Соединенные Штаты должны ясно дать понять Советскому Союзу, что существуют наказания за агрессию и стимулы для сдержанности". И "Мы будем продолжать изучать готовность Советского Союза к переговорам, направленным на достижение конкретных результатов".

 

Хейг ранее подчеркнул, что "должно быть сочетание стимулов и антистимулов - морковки и кнута, если хотите". Казалось, он неясно или, по крайней мере, не готов определить морковки; кнуты были гораздо более очевидны. Но в общих чертах он определил и стимулы: "более широкие взаимовыгодные отношения", включая "политические соглашения по разрешению нерешенных региональных конфликтов", "сбалансированные и поддающиеся проверке соглашения по контролю над вооружениями" и "потенциальные выгоды от расширения торговли между Востоком и Западом" - список, более чем смутно напоминающий стратегию разрядки Никсона и Киссинджера. (Риторика, окружавшая предложенную новую стратегию, конечно же, была совершенно иной - с сильным акцентом на соперничество и сдерживание и едва ли намеком на структуру мира).

Хейг не пытался разработать официальную хартию для политики в отношении Советского Союза. Более того, он противился таким попыткам, поскольку это потребовало бы консенсуса с теми в Белом доме и Пентагоне, кто выступал за более конфронтационную позицию. Только после его ухода в июне 1982 года Ричард Пайпс в аппарате СНБ активизировал усилия по выработке официального руководства по политике в отношении Советского Союза и Восточной Европы. Таким образом, администрация Рейгана не оформляла свою политику до конца 1982 года (как раз когда Пайпс уехал, чтобы вернуться в Гарвард). В документах NSDD-54 по Восточной Европе в августе и NSDD-75 по Советскому Союзу в январе 1983 года были сформулированы руководящие принципы политики. В руководстве по Восточной Европе подчеркивалась дифференциация, в пользу движения либо к внутренней либерализации, либо к большей независимости от Советского Союза во внешней политике, по сути, продолжая политику, проводившуюся в 1970-е годы. НСДД-75 по Советскому Союзу включил в себя, но также расширил и тем самым изменил политическую линию, взятую Хейгом.

Политика Хейга в отношении Советского Союза была геополитической: вести активную борьбу, направленную на сдерживание и противодействие прямой или косвенной советской экспансии за пределы советского блока в Восточной Европе, но не бросать вызов советской власти в Советском Союзе или блоке. Это продолжало линию, взятую Никсоном и Киссинджером, и в значительной степени, хотя и менее последовательно, Картером и Бжезинским. Большинство тех, кто поддерживал эту версию сдерживания, ставили перед собой цель не только предотвратить конкретные советские попытки расширить влияние и контроль, но и заставить советских лидеров переосмыслить всю свою стратегию, чтобы заставить их столкнуться с последствиями своих действий. Так, например, если бы советские лидеры сочли свои действия в Афганистане или поддержку революций в Центральной Америке слишком дорогостоящими в различных отношениях, они бы воздержались от подобных шагов в будущем и, возможно, отказались бы от некоторых нынешних действий.

Летом 1982 года президент Рейган санкционировал крупную программу тайных действий по поддержке подпольной "Солидарности" и дестабилизации коммунистического правительства в Польше. Гораздо менее навязчивые и масштабные усилия были также направлены на Чехословакию и Венгрию, но в Польше были предприняты значительные и далеко идущие усилия в тесной координации с Ватиканом. Теперь подтверждено, что президент Рейган и папа Иоанн Павел II на встрече 7 июня 1982 года договорились о тайном сотрудничестве в этой работе. ЦРУ сыграло главную роль, прямо и косвенно, через Национальный фонд в поддержку демократии и AFL-CIO. Президент Рейган и Папа, а также их доверенные эмиссары (включая бывшего заместителя директора ЦРУ Вернона Уолтерса и кардинала Лаги, представителя Ватикана в Вашингтоне) играли активную роль. Соединенные Штаты и Ватикан обменивались разведданными и контактами, и Соединенные Штаты прислушивались к советам Ватикана по многим вопросам.

Хотя эта программа тайных действий не привела к свержению коммунистического правления, она сохранила жизнь и процветание "Солидарности" в Польше и, таким образом, непосредственно способствовала необходимости польского правительства и советского руководства вернуть "Солидарность" в политический процесс в 1989 году, когда стали возможны революционные изменения в соответствии с новой политикой Горбачева в отношении Восточной Европы и всего мира. Другие члены администрации Рейгана, сотрудники СНБ и Пента

гона, хотели бросить еще более прямой вызов советским лидерам, так сказать, на их собственной территории. Они хотели еще более активно вести политическую и экономическую конкуренцию в Восточной Европе и в самом Советском Союзе, а также сдерживать советский экспансионизм; они хотели "откатить" коммунизм, а не просто сдерживать его. Они также были мало или даже отрицательно заинтересованы в переговорах; они считали, что Советский Союз должен быть изолирован, а не вовлечен в сеть взаимозависимых связей с Западом. И они были менее заинтересованы в переговорах по контролю над вооружениями, даже в переговорах с позиции силы; они хотели оказать давление на Советский Союз посредством интенсивной конкуренции вооружений и сохранить и использовать американскую свободу для расширения своих военных возможностей и вариантов с целью подтверждения американского превосходства.

Некоторые из тех, кто выступал за жесткую позицию в отношении Советского Союза и стремился к экономической, политической и идеологической войне против СССР, в то же время были очень осторожны в отношении даже косвенного использования американской военной мощи для сдерживания. Например, министр Каспар Вайнбергер и его помощники,