Белый, белый день... - Александр Мишарин

Платон Васильевич встал, подошел к его небольшому, еще дореволюционному портрету… Усики, высокий воротник, задумчивые, как бы отдаленные глаза… Да, это был и в молодости человек, рассчитывающий на долгую жизнь. А в его-то, Платона, шестьдесят лет он был еще совсем не старым, целеустремленным, надежным мужчиной…

Струев почувствовал в этот момент какую-то зависть и даже обиду!

«Ничего, мы тоже… Еще что-то можем!»

Он услышал глухой, тяжелый стук падающего тела в гостиной и быстро направился туда.

Посреди комнаты лежал спящий Антон. Даже падение с дивана не разбудило молодого человека. Было очевидно, что он с вечера еще не протрезвился… Его платье было разбросано по всей комнате, и он в одном белье пытался согреться, укрывшись в край упавшего с дивана английского пледа.

– Зачем вы ему даете ключи? – услышал Струев за своей спиной голос Инны. – Так и дом обчистить недолго!

Платон Васильевич оглянулся и посмотрел на свою старую домработницу… Несмотря на свои семьдесят с лишним лет, она была по-прежнему крупна, полна сил, спокойно передвигала его старинную мебель.

– Ну что с ним делать? – проворчала Инна. – Положить его обратно на диван? Или будить пора? Да выставить из дома?

Платон Васильевич еще раз посмотрел на растерзанного, полуобнаженного Антона и сказал не сразу: «Дайте ему еще поспать… Пусть на полу, только укутайте его пледом…»

Он вышел из гостиной и на секунду потерял направление к своему кабинету.

Вид больного, какого-то беззащитного молодого человека вдруг остро кольнуло его в сердце. Вот так же пьяным, невменяемым, жалким, он много раз видел и помнил его отца – Андрея… Но тогда он мог сам поднять его на руки, уложить в кровать, успокоить, дать рюмку, сидеть около него… Иногда часами.

Струев побрел к себе в кабинет и вкус невольных, нежелаемых слез почувствовал он на своих губах. Андрей умер в тридцать пять… Его сыну было уже тридцать два!

Из своего кабинета Платон Васильевич слышал, как вскоре зашумела вода в ванной, как послышался неуверенно бодрый голос Антона, напевавший что-то бравурное… Слышал он, как ворчала на кухне Инна и с грохотом передвигала чугунную посуду – готовила завтрак…

И несмотря на то что все везде было в это утро враскоряк, Платон Васильевич от разных – вроде бы враждебных друг другу звуков – почувствовал непривычно-домашнее, уже почти забытое ощущение покоя, не одиночества, присутствие в его доме, как когда-то, единой семьи. Или чего-то похожего на нее.

Антон вошел в кабинет уже гладко выбритый, с тщательно расчесанными, еще влажными волосами.

– Ничего, что я воспользовался вашим халатом? – с полунаклоном и с ехидством в наглых глазах спросил молодой человек.

– Он тебе короток! – бросил ему Струев.

– Сейчас так носят, – Антон уселся в глубокое кресло и осторожно, с наслаждением начал прихлебывать кофе, который принес с собой.

– Ну и что все это значит? – начал Платон Васильевич.

– Просто я отдыхал в эту ночь в двух кварталах от вас и решил заглянуть на часок. Но так как вы уже спали…

– Видно, крепко отдыхал! – Платон Васильевич начал злиться на самого себя – он уже давно ждал появления Антона и недаром вчера на ночь снял цепочку с двери.

– Да ничего особенного! – поджал плечи Антон. – Обычная тусовка… Правда, я… Да и денег на такси у меня не было.

И он добавил, чуть смутившись:

– И возвращаться, кроме вас, мне было некуда…

– А как же твои жена, дочка?

– Там уже давно другие ночуют! И других мужчин называют папой, – попытался поднять себе дух и снова перейти на легкий тон молодой Тодлер. – А потом там квартирка-то с собачью конуру, только задницами толкаться. Да еще черт знает где – в Чертанове. И вообще с вашими хоромами не сравнишь!

Платон Васильевич бесстрастно наблюдал над гаерством Антона и спрашивал сам себя: «А может быть, он, Платон Васильевич Струев, обязан этому стручку, этому непутевому, молодому человеку своей жизнью? Что не умер он в затерянной турецкой больничке, один среди черных людей, бессильный, пораженный каким-то Божьим наказанием?»

Он тряхнул головой – «почему Божьим?».

«А потому, – отвечал он сам себе, – что у него всегда было сильное, тренированное сердце. Что ничего не предвещало подобных сердечных ударов. Именно „удар“, который нанесли ему под дых, и он полетел с катушек, без сознания, без сил, без воли, без малейшей возможности сопротивляться…

Нет, только Бог мог нанести ему такой удар! Мстя, наказывая его за что-то… Безжалостно и страшно, зовя его к себе – на Высший суд!»

В глубине души Платон Васильевич суеверно верил, что все это было именно так, Божья десница вырвала, на два месяца, его из привычной, размеренной, такой рассчитанной, машинальной жизни…

Но только за что? За что… Всевышний потребовал его к себе?! И почему все-таки отпустил, даруя ему еще какое-то время…

– Платон Васильевич, немного поправиться можно? – спросил Антон, сложив руки, как перед иконой.

– Ты взрослый человек… Сам знаешь, где взять, – отвернувшись, тихо произнес Струев.

Антон стремительно подскочил к бару, налил себе коньяку, выпил, тряхнул головой и так стоял спиной к хозяину. Потом налил себе еще полбокала и, выдохнув облегченно, повернулся к старику:

– Вы великий психолог! Платон Васильевич. – Он сел в кресло и снова вздохнул, расплываясь в блаженной, почти счастливой улыбке.

– Ну… Что будем делать? – нахмурив брови, коротко спросил Платон Васильевич.

– Жи-и-ить! – только развел руками Антон.

– Где? На что? С кем?

В кабинете стало тихо. Антон отвернулся к окну – в его горле как будто застрял ком. Потом он коротко покачал головой и тихо произнес:

– Не знаю! Не сейчас…

– В общем, это не мое дело… – после долгой паузы сухо произнес Струев. – Ты сам должен решать свою судьбу…

Антон вдруг горячо и страстно перебил его:

– Решите ее за меня! Я так устал… От всей моей неопределенности. От своей слабости! Что хоть в петлю…

Последние слова были произнесены так естественно, так искренне, что у Платона Васильевича пробежали мурашки по коже.

– Успокойся! – слабо поднял голос Струев. Он не знал, что говорить, на что решиться.

– Что вы скажете… то я и сделаю! – тихо, но решительно, окончательно произнес молодой человек.

Они оба молчали, не зная, на что решиться. Платон Васильевич понимал, что ждут его ответа… Его решения. Он вдруг вспомнил, как давно, много лет назад отец Антона почти также просил его: «Хочешь, я брошу Ирку? Хочешь, я перестану пить? Завяжу – насмерть… Только давай дальше с тобой работать! Только не бросай меня!»