Белый, белый день... - Александр Мишарин

В центре стояла очень крупная, очень эффектная дама, немного за сорок, с пышными формами, в ярком, но дорогом наряде, с обилием золота на груди, руках и пальцах. Она явно была здесь главная и только что-то бросала своему квадратному, насупившемуся спутнику, который поражал своей какой-то гипертрофированной мускулатурой под белейшей, явно дорогой трикотажной безрукавкой. Здесь же была длинная, анемичная дочка лет восемнадцати с отсутствующим выражением лица… И последний, кого заметил Струев, был Антон. В белом пиджаке и вообще при параде, который стоял к нему вполоборота. Платон Васильевич не видел его выражения лица, но по всему – по его позе, по его неучастию в решении вопроса, – Антон был явно в этой компании не на первых ролях.

– Публика приличная, но кормят здесь, наверное, как в наших «Черемушках», – услышал он чуть брезгливые высказывания гранд-дамы. – Ты смотри, что люди едят!

Она дернула за плечо своего мрачного мужа, чтобы он повернулся к столикам.

К ним подскочил оживленный Сарджит, что-то объяснял по-английски, показывал на свободный – зарезервированный как бы для них – столик.

– Да не лопочи ты не по-нашенски! – только рассердилась русская дама. – Ишь, волосища-то отрастил! Да еще резинкой перехватил.

– Папа, пойдем в яхт-клуб, – протянула с кислым выражением лица дочка. – А то вот-вот гроза начнется… А здесь мы только вымокнем!

Действительно, первые редкие, но очень крупные капли дождя упали на головы посетителям.

– В яхт-клуб – так в яхт-клуб! – обняв дам за талии, выкрикнул, как бы решая вопрос, Антон и потянул всех за собой вниз по улице.

Когда он обернулся за квадратным мужем, Платону Васильевичу показалось, что Антон увидел его, но ничем не показал, что они знакомы.

– Яхт-клуб всегда… Сегодня… И завтра будет, – проворчал, поспевая за компанией, мрачноватый, с кислым выражением лица, глава семейства.

«Откуда вообще ему был знаком этот молодой человек? Этот Антон? Кого-то он ему напомнил!» – подумал Платон Васильевич, но через минуту он думал уже совсем о другом.

Странное сочетание покоя и взвинченности овладело снова Струевым. Так это бывало с ним последнее время не раз. Он закрыл глаза, распустил мышцы шеи, плеча, позвоночника… И постарался впасть в полудрему… Расслабиться совсем, настроиться на отвлеченные, философские мысли… Тугой комок воздуха не давал ему спокойно и глубоко дышать.

«Что я делаю здесь? В этом маленьком турецком городке… В столь поздний вечер? – думалось ему».

А за ними шли другие невысказанные мысли: «…В свои шестьдесят семь лет, за несколько лет до смерти. До конца… Чего я еще ищу? Что меня держит на этой земле?»

Платон Васильевич не заметил, как ожидаемый покой и чуть насмешливое раздумье уже овладело его душой и ему стало хорошо, светло… Глаза его закрылись, отделяя его от этого неуемного восточного вечера. Перед его внутренним взором мелькали какие-то лица давно умерших людей… Он сам молодой и весенний… Какие-то пейзажи… Лицо матери – в молодости и пред самой смертью.

«Почему их нет, а я еще жив?» – спрашивал он сам себя, не ожидая ни от кого ответа…

«…Значит, зачем-то еще нужен Господу на этом свете? Значит, что-то еще обязан сделать… или что-то увидеть… Может быть, в назидание себе и потомкам… А может быть, мне еще необходимо нести свой крест… Три… Пять… Десять… Или даже – двадцать лет?»

Он закурил, заказал еще бутылку пива, но налил в стакан совсем немного… И долго смотрел на пенящийся напиток.

Платон Васильевич сидел тихо, словно потерявши ход мыслей… Ему в этот момент было и так все ясно – жизнь, сама жизнь держала его на этой земле… И он покорился, не бунтуя, ее властной… И такой нежной, надежной, ее материнской силе.

– Спасибо… Спасибо тебе… – прошептал он почти беззвучно, не обращаясь ни к кому. – Спасибо тебе за это счастье.

– Жить! Чувствовать, мыслить, ждать рассвета… Надеяться… Добиваться и радоваться самому малому – весенней зелени, глубокому вздоху, безбрежности сна… И испытывать и печаль, и радость… И чувствовать Бога в себе… Его вечное присутствие, дарующее тебе и Любовь, и Веру… И упорство – таинственной принадлежности Высшему Знамению и Высшей Любви над тобой…

«Как ты мал… И как ты велик», – усмехнулся сам над собой очень немолодой человек Платон Васильевич Струев и огляделся вокруг, словно вернувшись к жизни. Он начал жадно, с откровенным наслаждением пить полный стакан пива. Оно было холодное, терпкое, и он даже передернул плечами от этого плотского наслаждения.

«Кого же напоминал ему этот мальчик? Этот Антон. Но точно, на кого-то он был очень похож?! Из той давней юношеской жизни?!»

Гроза налетела так внезапно, бурно… Налетела мгновенным потоком, что казалось, ее никто не ждал. Люди бросились врассыпную – в подъезды, арки, магазины. Некоторое время только царство воды затопило улицы. Платон Васильевич вынужден был встать, прислониться с кружкой пива к стене, потому что половина его стола была в воде…

Все были оживлены. Раздавался женский визг… Смех мужчин… Всеобщее движение.

Но потом дождь как внезапно налетел, так внезапно и закончился… Край вечернего неба над невысокими горами просветлел розовым цветом… Упали последние крупные капли, и воздух наполнился неожиданно терпкими, влажными запахами – от мокрых листьев, деревьев и, казалось, от самой розоватой мокрой земли и камней…

Все снова пришло в движение, люди снова заполняли улицы… Смотрели на небо, отряхивали одежды и снова стремились куда-то в путь по центральной, в парах и туманах от дождя улице.

Платон Васильевич тоже вышел из своего укрытия, свернул в полутемный переулок и вышел к набережной…

Море было неожиданно спокойным, и только длинные тягучие волны с тяжелым шумом ровно набегали на черно-лоснящуюся гальку берега.

Он медленно шел по низкой набережной, и на душе у него было легко, но неспокойно… Он пытался глубже и глубже дышать, но только чуть закружилась голова, и он замер.

В вечернем воздухе оставалась какая-то тревога, непокой, и Платону Васильевичу пришлось сесть на длинную, белую скамейку.

Некоторое время он сидел с закрытыми глазами. Ничто, кроме шума волн, не улавливал его слух… Но это было только мгновение… Неожиданно он услышал шум драки, глухие, тяжелые удары… Брань, какие-то тупые, зверские, хоть и сдавленные выкрики.

Когда он встал, чтобы разглядеть, что происходит, то увидел, как за невысоким забором яхт-клуба низкий, но тяжелый человек зверски избивал другого, в чем-то светлом, который уже почти не сопротивлялся…

Пока Платон Васильевич добрался до дерущихся, то увидел только, лежащего на земле, а второй, квадратный и тяжелый, уже скрылся за поворотом у входа в яхт-клуб.

– Что с вами? – наклонился Струев над лежащим, в грязном, порванном светлом пиджаке молодым человеком.

– Вам помочь?