Я живу в этом теле - Юрий Никитин

Он пил торопливо, отшатывался, облизывал обожженные губы. Явидел, что ему хочется уйти, но и не может оставить кофе недопитым: при егопристрастии к этому наркотику будет выглядеть странно, а я тоже молчал,придавленный, как бревном. Самый сладкий и лживый сон не о плоской Земле, а овечной жизни. Все равно сон, даже если пытаются подменить средневековые пытки ваду и котлы с кипящей смолой… э-э… рассказами якобы побывавших в клиническойсмерти, ну, о трубе из света, жизни после смерти… Лучше уж тупо ходить вцерковь или даже просто верить в Бога, благоразумно не вдаваясь в подробности.

Гена торопливо допил кофе, быстро попрощался и ушел, даже неперевернув чашку, чтобы привычно погадать на кофейной гуще.

Когда понадобилось заглянуть в справочники, я безуспешнопорыскал по чересчур еще молодому Интернету, а затем

привычно обратился к книжным полкам, как обращался всегда.

Но сейчас я видел совсем не то, что замечал раньше. Надеревянных полках в два ряда тяжелые громоздкие книги. Хранилища информации,Древние египтяне писали на глиняных табличках, самые важные законы – намедных. На чем только не писали, пока не остановились на бумаге! Но со временГутенберга ничто не изменилось. Разве что с помощью компьютеров тиражиизготавливают быстрее, но это все те же книги, что и при Иване Грозном.

Ну почему, почему меня забросило так далеко в глубь времен?Понятно же, что вот-вот эти книги отойдут в прошлое, как отойдет, к примеру,профессия писателей, но об этом надо помалкивать. Хотя уже вроде бы не сжигаютна кострах, но попасть в сумасшедший дом или даже прослыть чересчур оригинальномыслящим, что здесь синоним дурака, тоже не хочется. Не стоит даже напоминать,что всего пятьдесят лет назад не верили, что трамваи вытеснят извозчиков. Тоизвозчики, а то писатели! То производство кнутов, рессор для бричек, хлыстов, ато производство книг! Хотя уже сейчас начали печатать книги не на бумаге, апереносить на сидюки, зипы, джазы, дэвэдэки.

Мой комп разогревается, как маленькая кузница, энергию жреткак электрическая свинья, капризен, маломощен, но это уже росток следующегомира. Меня же забросило зачем-то в такое прошлое, когда эта диковинка не покарману среднему покупателю, к тому же до икоты пугает сложностью.

Это поколение присутствует при умирании книги. Ну и что? Онажила долго. Но еще дольше жили повозки с лошадьми, десятки тысяч лет во всехстранах выделывали хомуты, оглобли, конскую упряжь, седла, уздечки, кнуты… Имна смену пришли автомобили. И ничего, вроде бы ропота не слышно. О коняхвспоминают в кино, сказках, легендах.

То же самое и с книгами. Они прожили долгую жизнь и сделалинеизмеримо много для человечества. Но туп тот, кто говорит о вечной жизникниги. Не менее туп, чем тот, кто был уверен, что на смену повозкам и каретамне придут автомобили. А на смену книгам придут дэвэдэки, а затем что-тонеизбежное еще и еще, о чем сейчас нелепо даже говорить, ибо можемотталкиваться только от сегодняшних представлений.

Но только я никогда уже не узнаю. И не увижу того мира.Никогда. Навечно.

А этот… Этот по-дикарски разделен, но к единству движетсячересчур быстро. Здесь вот-вот на всей планете воцарится один строй, однавласть, одни идеи. На беду, наихудшие идеи, наихудшая власть. Потерпеликатастрофу попытки чересчур быстро привести человечество на более высокуюступень: религиозные учения, коммунизм, идеи братства и равенства… Утвердилсяжестокий и жадный принцип животного: хватай и используй. И все оправданно.

Конечно, идеальный вариант: когда не знаешь, по какой дорогеидти, отправить по всем дорогам мелкие отряды. То есть один народ строиткоммунизм, другой – исламское государство, третий ищет слияния с природой,четвертый исповедует технократию… Увы, разумное начало никогда не доминировалов этом народе. Здесь всяк стремится перекричать соседа и заставить его идтиследом.

Ладно, вряд ли меня прислали в этот мир по такому пустяку,важному только для этих существ. Я наверняка послан открыть нечто действительноважное…

Я ощутил, что снова думаю о себе как о некоем посланцеВысшего Разума. И даже чувствую себя им. Правда, уже не прямым представителеминозвездной цивилизации – это слишком примитивно, а посланцем ВысшегоРазума, воплотившимся в теле этого существа. Возникшим в теле человека. ВысшегоРазума, который вообще возник только в этом уголке Вселенной, только в этомживом комочке протоплазмы.

Позвонила и зашла соседка с этажа ниже, Любаша. По случаюсоседскости она явилась в халате на голое тело и в домашних шлепанцах. Халатикраспахивался, открывая довольно крупную, но сильно обвисшую грудь.

– Привет, привет. Твоя еще не приехала? – спросилаона с порога.

– Еще с недельку поездит, – сообщил я. – Ачто?

– Да так, – ответила она независимо. – Простоя не очень-то одобряю эти свободные… э-э… свободные отношения.

– Тю на тебя, – удивился я. – Во-первых, мы сЛеной расстались уже несколько лет назад. Так что свободные ни при чем.Во-вторых, ты вроде бы вообще увлекалась чем-то там однополым.

Она поморщилась, негодующе фыркнула:

– Можно подумать, что ты никогда… ни разу!.. непоинтересовался. Так что насчет увлеченности не перегибай. Творец или природане зря разделили первую амебу пополам! А может, и зря, не мне судить. Но раз ужразделили на самцов и самок, то я и чувствую себя самочкой, которуюпо-настоящему тянет только к самцам. Здоровым, половозрелым. Ты половозрелый?

Халат распахнулся шире, теперь на виду были обе груди.Широкие коричневые кружки с тупыми длинными кончиками смотрели вниз, но вкаждой железе поместилось бы по литровой банке молока.

– Проверь, – сказал мой разумоноситель, мгновенноощетиниваясь.

Она плотоядно окинула меня взглядом с головы до ног.

– Да, этого не упущу… Не сейчас, а при случае, конечно.Но у меня к тебе еще одно дело. Мы ведь еще и друзья, не так ли?

– Ладно, раздевайся, – ответил я.

Она прошла на кухню, деловито пересыпала кофе из банки вмельничку, порезала колбасу на бутерброды, даже не улыбнулась:

– Тебе после коитуса всегда есть хочется. Но сил уженет приготовить, верно?.. Ты помнишь Юлиана Измашкина?

– Твоего двоюродного брата? – удивился я. –Мы с ним даже дружили.

– Когда виделся с ним последний раз?

– Ну, лет пять-шесть назад.

Она красиво раскладывала по широкой тарелке мелкие, какпельмени, бутербродики, движения становились все замедленнее, а лицовытягивалось. Всегда смеющиеся глаза стали озабоченными.

– Знаешь… у меня к тебе просьба.

– Если только для этого не надо ехать на другой конецгорода, – ответил я. – Ты же знаешь, Москва – это половинаФранции. Или не половина, но все равно не Пермь.