Расколотый разум - Элис Лаплант

– У Джеймса были все основания волноваться за Фиону. Это было слишком для нее.

– А потом она начала доставать тебя. Никак не отступала. Несмотря на твое состояние. Тем вечером вы поругались. Магдалена мне рассказала. Ты была ужасно расстроена. Ей пришлось вызвать тебе скорую. Они были вынуждены вколоть тебе успокоительное. Мне позвонила Магдалена. Она была в бешенстве. Она сказала: «Эта женщина зашла слишком далеко». Я допоздна не могла приехать – на факультете было мероприятие, с которого я не могла уйти. То есть я приехала около десяти вечера. Припарковалась перед твоим домом, пошла к Аманде. У меня все еще стоит перед глазами ее выражение лица, когда она открыла дверь. Триумф. Никаких сожалений. Она выудила из тебя все, что ей было нужно. И принялась за меня. То, что она говорила, ужасные вещи. О тебе, папе и особенно обо мне.

Аманда сказала мне: «Я должна была прекратить это еще тогда, и теперь я уж точно не остановлюсь. Твой отец мертв, а мать в таком состоянии, что я могу раскрыть их преступления прошлого и возместить всем ущерб. Снова превратиться в добропорядочную гражданку».

– Присматривай за Фионой, сказал мне Джеймс, когда та была еще совсем крохой. Еще даже десяти лет не было. Знаешь, что волновало его сильнее всего?

– Что, мам?

– Вся эта забота. О ее брате. Она все ему отдавала и оставалась беззащитной. Она в зоне риска. Присматривай за ней.

– Аманда собиралась донести на меня. Это был бы конец для нас, для нашей семьи, для того немногого, что от нее осталось. И она говорила мне такое. О папе, о тебе. Грязные вещи. И самое худшее – Аманда и ее гипертрофированная мораль во всей красе. Она бы уничтожила меня ради своего самомнения. Я была в смятении, я была так зла. Я оттолкнула ее, чтобы пройти в дом. У меня не было конкретного плана. Но почему-то я поняла, что трясу ее за плечи – мне пришлось встать на цыпочки, она ведь была такой высокой. Она смеялась надо мной, над моей бесполезностью, над моей слабостью. Поэтому я толкнула ее изо всех сил. И она упала на спину, ударившись головой о тот дубовый столик в гостиной. Было столько крови! И мир вдруг перестал вращаться. Я упала на колени, пыталась прощупать ее пульс – ничего. Я была в отчаянии. Вся в крови, меня трясло от холода и ужаса. Я не могла думать ясно. Я просто побежала к машине и поехала, поехала к дому, слишком быстро. Я уже проехала Армитэдж-стрит, когда поняла, что на мне нет моего медальона святого Христофора. Твоего медальона. Он был там же, в руке Аманды, когда я вернулась, но уже началось окоченение. Должно быть, я какое-то время сидела там, когда ты зашла и увидела нас. Я была не в себе.

– Все, кого я любила, ушли. Все, кроме одной, кроме девочки.

– Я и не знала, что ты там, пока ты не подошла ко мне сзади и не встала на колени. Секунду ты меня обнимала. Потом взяла за руку и увела от тела.

– Грубая работа. Жестокая работа.

– Я была не в себе.

– Но эта ужасная картина. Там, на полу. Вся эта кровь. Но хуже всего – выражение на ее лице. Да, ужас, но и кое-что еще. Удовлетворение.

– Ты знаешь, что было дальше, и то, как я убирала улики.

– Нежелательное видение, неприятное. Оно все приходит ко мне. Но правда ли это?

Особа закрывает лицо:

– Два человека, которых ты любила больше всех на свете. И дело даже не в смерти, но в выражении лица близких. Темная радость. Невыносимо.

– Ты ни секунды не сомневалась. Ты просто принялась за работу. Никаких обвинений, никаких вопросов. Ты защищала меня. Ты спасала меня. – На секунду она замолчала. – Думаю, ты сказала бы, что у нас была минута милосердия посреди ужаса. – Она протягивает к тебе руку: – Мама? Что-то не так?

– Нет. Так далеко я не зайду. Я еще не так плоха.

Особа снова начинает плакать.

– Мама? Что ты говоришь?

– Она думает. Иногда она все еще может думать. Она знает этого человека. Она знает, в чем он повинен. Теперь она знает. Так вот как все это кончается. Вот, что значит – перейти за грань боли. Ты смогла за нее перейти.

– Мама, пожалуйста.

– Вот как все это заканчивается.

– Мама. Я не могла себе представить, что все так будет.

Каждый день тянется дольше предыдущего. Каждый день исчезает все больше слов. Остаются только видения. Детская площадка. Белое платье для первого причастия. Кикбол на улице. Джеймс, жарящий тост. Дети. Одного ей пришлось научиться любить. Одного, которого она, казалось, не полюбит ни при каких обстоятельствах.

И именно этот ребенок – единственное, что сейчас имеет значение.

Крупная женщина в синем вернулась, позвякивая ключами.

– Время посещений закончено.

– Да, мне все равно уже пора. – Особа вытирает глаза. Встает. – Мама, я завтра не смогу прийти. Ты знаешь, я завтра преподаю. Но в четверг точно буду. Тогда и увидимся.

– В конце важны только видения. Никто больше не держит альбом, не спрашивает, помнит ли она. Но это не важно. Ей теперь не нужны фотографии. Теперь люди приходят сразу к ней. Ее мать, ее отец. У них есть для нее новости, шутки. Джеймс сначала держался позади, но теперь и он появляется. И Аманда. Аманда тоже тут, целая и сильная. Она зла, да и кто на ее месте не злился бы? Но после того как ее гнев сгорит дотла, останется что-то другое.

– Сестра, она опять за свое.

– Здесь хорошее место. Его можно найти. С такими близкими друзьями. Даже с теми, кто уже молчит. И потом, тут есть те, кто воскрес для меня. Послан богом.

– Сестра, вы можете ее заткнуть?

– Смиряясь с тем, что ты сделала. Смиряясь с видениями. Пережидаешь в их компании. В конце этого достаточно.