Расколотый разум - Элис Лаплант

Ты чувствуешь прохладную землю босыми ногами. Наступаешь на что-то хрусткое. Улитка. И еще на одну. Ты всегда терпеть их не могла. Мародеры. Воры. Похитители прекрасного. А Фионе все равно они нравятся. Она раскрашивала их в яркие цвета Амандиным лаком для ногтей и отпускала на волю. Живые драгоценные камешки в твоих петуниях и бальзамине.

Наступаешь на острый камень и вскрикиваешь.

– Тсс! – шипит один из них.

– Это еще что? – спрашивает второй. Недолго слышится какой-то шум, а потом воет сирена: уи-уи-уи! Мелькают красные и синие блики.

– Твою мать, – говорит коротышка и в мгновение ока исчезает, а за ним и второй. Ты идешь в противоположную сторону, в переулок. Три дома вниз, один, два, три. Через заднюю калитку и на задний двор. К белому камню у водосточной трубы. Ключ оказывается под ним, как и положено.

Питер дразнил Аманду:

– Ключи повсюду! Ты раздаешь их направо и налево! Каждой женщине и каждому ребенку!

– Аманда на это просто пожимала плечами:

– Все-таки лучше, чем оказаться перед захлопнувшейся дверью на улице, в холод. Лучше, чем сломать ногу или упасть с сердечным приступом так, чтобы никто не мог зайти и проверить, как ты там.

Ты входишь. Дом стоит в тишине, ждет чего-то. Воздух затхлый, пахнет плесенью и немного газом. Ты щелкаешь выключателем, но ничего не происходит. И это все еще кухня Аманды. Нет ни цветов, ни фруктов, но стоят ее фотографии, ее мебель. Ее тут нет. Откуда-то ты это знаешь.

Ты идешь по гостиной. Этот дом тебе так же знаком, как и твой собственный. Еще с тех пор, как ты была беременна Марком. Аманда была первой, кто пришел к тебе. И принесла она не печенье, не запеканку, а кактус в горшке. Страшненький, с крошечным желтым цветком на кончике одного из колючих отростков.

– Мне известна ваша репутация, хоть вы меня и не знаете. Вы лечили одного из моих учеников, когда у него случился казус с петардой. Вы восстановили ему три пальца, и он может пользоваться двумя из них. Все говорят, что вы гений. А я восхищаюсь гениями.

– Не гений. Просто я хороша в том, что делаю.

Ты приняла кактус. А сразу же после ее ухода отправила его в помойку. Ты терпеть не могла растения, а кактусы больше всего. Уж лучше бы это было печенье. Но когда ты встретила Аманду на улице через несколько дней, ты остановилась, чтобы с ней поздороваться.

Ты помнишь это так отчетливо, будто ты и сейчас там стоишь.

– Когда у тебя подходит срок?

– Пятнадцатого мая. Еще через девять недель.

– Ты уже готова, наверное. Как себя чувствуешь? Полагаю, ты в нетерпении.

– Нет. В отличие от моего мужа. Это он мечтает о детях.

Ты смотришь, как эта женщина отреагирует на твои слова. Она высокая, с удивительной выправкой. Спина прямая, золотистые волосы шлемом обрамляют ее лицо, опускаясь до плеч; ты знаешь, что это ее натуральный цвет волос. У висков были мелкие седые пряди – снежно-белые, а не пепельно-серые. Ее одежда с иголочки была идеально отутюжена. Ты застеснялась своих мешковатых хлопчатобумажных штанов, огромной футболки, что топорщилась на твоем круглом животе, стоптанных кед.

Аманда засмеялась:

– Сколько тебе, тридцать пять?

– Тридцать пять. Как раз пора.

Она улыбнулась с хитрецой:

– Мы все еще пытаемся.

Ты даже не попыталась скрыть своего удивления.

– Я так легко не сдаюсь. – Она протянула руку и погладила твой живот – жест, который слишком многим казался уместным.

А ты поняла, что не возражаешь. Это не было бесцеремонно, скорее, тут было другое: тоска и немного трепета. Это и заставило тебя говорить гораздо вежливее, чем ты могла бы.

– Иногда нужно просто двигаться дальше, – говоришь ей.

– Еще нет. Мы еще не сдались.

– А что насчет усыновления? – спросила ты и тут же пожалела об этом. Конечно же, она об этом думала. Как глупо. Ты поняла, что краснеешь. Но она либо не заметила, либо не придала этому значения.

– Нет. Мне нужно больше контроля.

– Довольно странная мысль. – Тебя все больше интересует эта женщина.

– Тем не менее мне нужен именно контроль.

– Но если ты возьмешь грудничка, разве не будет этого достаточно? – Тебя искренне интересовал ее ответ. Ты привстала на цыпочки. Ребенок шевелился и так упирался своими конечностями, что твой живот принимал странные, угловатые формы.

Да и ты можешь взять только что рожденного ребенка. Иногда даже можно присутствовать в родильной палате, чтобы младенец увидел именно тебя первой.

– Все еще недостаточно.

– Чего недостаточно?

– Контроля. Я могу взять на себя воспитание. Но что насчет врожденных качеств? О них никогда не знаешь.

– Но ты же учитель, – возражаешь. – Уверена, ты видишь, как могут отличаться дети из одного квартала, которых растили в одинаковых условиях и кормили одинаково.

– Да, но нужно знать, что именно ты родила это на свет, что бы ни получилось в итоге. Иначе ты оставляешь открытой лазейку для других эмоций, других наклонностей, что могут поглотить твоего ребенка.

– Каких эмоций, например?

– Презрение. Пренебрежение. Банальная неприязнь.

– Давай напрямую. Ты можешь любить ребенка, который будет вести себя ужасно, если будешь знать, что он рожден тобой, но, если ты не знаешь…

– Тогда кто знает, как я на него отреагирую, – закончила за тебя Аманда.

– Как тело отторгает пересаженную почку, – медленно добавляешь ты.

– Именно. А раз не знаешь, как тело на нее отреагирует, зачем рисковать?

– Затем, что людям нужны почки. А ты сказала, что тебе нужен ребенок.

– Сказала. – И то, как она это произнесла, окончательно убедило тебя в ее решении.

– Но все равно что-то не сходится, – возразила ты. – Ты выкидываешь из уравнения одну из неизвестных – половину хромосом. Как же уникальны гены отца? Они тебе точно неподконтрольны.

– Я могу совладать с генами Питера, с любыми их производными.

Ты задумалась над этим. Ты никогда не думала о Джеймсе как о каком-то наборе качеств, с которыми нужно совладать. Конечно же, потом ты поменяла свое мнение.

Женщина замолкла.

– Теперь моя очередь спрашивать. Почему ты не родила раньше? Все дело в карьере?

– Нет. Думаю, дело тоже в контроле. Мне нравится решать все самой. И мне всегда приходилось так жить. Но с ребенком у тебя нет выбора. Когда он голоден, ты обязана его покормить. Если он перепачкается, ты обязана его помыть и переодеть.

– Но разве, будучи врачом, ты не все время удовлетворяешь потребности пациентов? Когда что-то случается во время операции, у тебя нет выбора. Тебе нужно все исправить. В экстренной ситуации ты должна реагировать.