Шторм-2 - Корвин Райт

Грид приподнялся на локтях.

– А может ты собираешься дёру дать? – спросил он, не сводя взгляда с бывшего соратника.

– Тише! Они понимают нашу речь, – прошептал Хольдер.

– Лучше всего это делать сейчас, в море такой возможности не будет!

– За твоей спиной сидит рыжебородый и держит в руках лук, – опустив глаза сказал бывший предводитель ватаги «Ворона». Он не сводит с нас глаз.

– А в туле7 у него одиннадцать стрел, – заметил Грид. – А позади тебя сидит ещё один. И у него десять стрел наготове.

Хольдер понял, что от этого парня будет больше толку, чем от смирившегося с обстоятельствами Трогги.

Вечером рыжебородые устроили погребальный костёр для своих убитых. Даны вырубили все чёрные сосны, и сложили их ровными колодами, одна поперёк другой.

Йорк возвышался на краде8 высотой в четыре человеческих роста. Другим мертвецам такой чести не оказали, но скорее потому, что в округе просто больше не осталось подходящих деревьев. Их костры были куда скромнее. Тела ругов свалили в ямную могилу, как это делают с тушами волков, с которых срезают шкуры, и присыпали их песком.

Новые рабы данов занимались своими соплеменниками. Просить для их мёртвых более достойной участи – кремации, было бесполезно: берег выглядел голым на день пути в любую сторону. Ни одного деревца у последней стоянки «Ворона» не осталось.

Крады взялись огнём гневно и яростно. Всем казалось, что это не сушина, а само небо трещит под напором огня. Огневая буря летела в небо, съедая его раннюю осеннюю хмарь. Превращая её в мёртвое сияющее бесцветие.

Когда драккар вытолкали в море, небо ещё полыхало отсветом кровавого огня. Данам повезло: ветер был с берега. Громадный парус набило ветром, и корабль пошёл на волну, сминая её тяжёлой грудью.

Штиль, каким обычно балует себя море после шторма, собирался только завтра, и это тоже можно было считать везением. Ведь иначе измученным от скорбной работы людям пришлось бы налегать на вёсла.

Грид и Хольдер обессиленные рухнули на лавки, и лишь Трогги болтал как ни в чём не бывало. Его смирение выглядело больше спокойствием, накоплением силы, которую Трогги не тратил на угнетение души. Он просто не мог позволить себе горестных метаний духа. Трогги рассуждал о всяких отвлеченных вещах, передавая своё спокойствие и уверенность соратникам.

– Мы воспринимаем жизнь, – говорил он, – как букет своих привычек, из которого не хотим утратить ни одного, даже самого чахлого цветка. Мы привыкаем даже к плохому, а уж к хорошему мы так привязаны, что его потеря совершенно выводит нас из равновесия. Мы привыкли к тому, что жизнь удобна для нас, что она отстроена по понятным нам правилам. И вот всё рушится…

Хольдер хотел было заткнуть это словоизлияние, но посмотрел на Грида, и понял, что Трогги сейчас надо дать высказаться. Пусть проявит полезность их маленькой дружине через свою неуёмную мудрость. Грид ответил Хольдеру взглядом.

– Даже любовь стала привычкой, – умничал Трогги, не замечая взглядов старого и нового друга. – Сперва она как буря, как шторм, рвёт тебе сердце, бросает тебя на подвиги, а потом, когда души соединяются точно ветер и море, любовь становится привычкой. Ты привыкаешь к тому, что чья-то жизнь вписывается в твою, и ты не хочешь ничего менять. Вот если вспомнить нашу вельву…

Грид, услышав последние слова, сразу очнулся от усталости.

– Побереги силы на завтра, – перебил друга Хольдер, – грести придётся целый день.

– И то верно! – согласился Трогги, закутываясь в протёртую меховину.

Однако спать им пришлось недолго. Даны уверовали в то, что корабль под южным ветром возьмёт слишком далеко в сторону от морских проливов, и уйдёт на Гётланд – остров готов.

– Как они вообще ориентируются ночью, когда звёзды скрыты под тучами? – ворчал Грид, только пристроившийся к лавке.

– Восточное море хорошо понятно тем, чья жизнь проходит на корабле. Здесь потеряться трудно, – позёвывая ответил Трогги.

Они взяли тяжёлые вёсла, и каждый быстро оценил, чем отличается драккар от лёгкой скедии, такой как «Ворон».

В рваных облаках иногда появлялась луна, царапавшая сумрак серебряными лапами. Когда её свет равномерно падал на корабль, корабль превращался в призрак. Дубовые доски становились гладкими и точно натёртыми зельем болотных огней. Корабль тускло светился и все были зачарованы этим турмалиновым свечением. Его борта мерно раскачивались. Если смотреть на них, не отводя взгляда, казалось, что борта раздвигаются, и корабль растёт, становится шире, и почти превращается в Дракона. Скользкого и гладкого как рыба.

– Мы слишком взяли влево! – неожиданно крикнул Хольдер кому-то из данов на их языке. – Сейчас мы попадём в течение, и нас понесёт к берегу. А против течения мы не выгребем.

Даны ответили не сразу. Сперва они стали между собой обсуждать слова Хольдера, и на это ушло много времени. Грид заметил, что даже сильные гребки тяжёлыми вёслами больше не толкают корабль вперёд. Он словно застыл на месте.

– Что ты предлагаешь? – наконец спросил кто-то из рыжебородых.

– Надо быстрее набрать парус и отвернуть вправо. Мы возьмём полный ветер, и с хорошего хода вернёмся на прежний курс. Потом снова пойдём на вёслах.

– Зачем ты им помогаешь? – спросил Грид. – Нам-то какая польза от этого?

Хольдер вдруг подумал, что парень прав. Морские привычки заставили Хольдера забыть, что он теперь раб и, возможно, оставшуюся жизнь проведёт с клеймом раба на лбу или на щеке. Хотя даны не клеймили своих рабов. Так делали только франконы по примеру византийцев. Даже мысли о том, кто клеймил, и кто не клеймил рабов были сейчас противны Хольдеру. Он вздохнул и не нашёл, что ответить Гриду.

Весь следующий день они гребли. Море стало спокойным, как эль в глиняной кружке, корабль оставлял хороший след на воде, а это значило, что течение больше не мучило его ход. Ветер пропал, но даны не убирали обвислый парус, чтобы не тратить силы на вытягивание фалов. Их парус весил не меньше быка. Кстати, при ближайшем рассмотрении он оказался пепельного цвета. Грид подумал, что это какая-то пропитка ткани, которая издали выглядит иначе, и даже меняется при разном освещении.