Сердце зимы - Хелена Хейл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Агата?!
Книжка прилетела на кушетку, Даня подорвался. Я не сводила с него слезившихся глаз, он и сам расплакался. Интересно, сколько же он ждал моего пробуждения? Да и неважно, главное, что он рядом сейчас.
– Девочка моя, сейчас я вызову кого-нибудь, – Даня раз сто нажал на кнопку вызова врача.
– Да…нь… – вышло у меня. Уголки губ снова дрогнули в попытке улыбнуться.
– Я здесь, здесь, – смахнув слезу, Даня погладил меня по волосам.
Ощущение оказалось настолько реальным, что у меня защекотало под ребрами.
– Выйдите, живо! – в палату ворвались медсестра и врач.
– Я никуда не уйду, Агат, я буду внизу, не бойся! – крикнул Даня, пока мощная, хоть и низкая медсестра вытолкнула его за дверь.
– Агата, дышите, все хорошо, – заговорил врач, мужчина с проседью и блеклыми голубыми глазами, – следите за фонариком, вот так.
Далее последовала тьма мучительных процедур. Помимо того, что меня ощупали, осмотрели, осветили (фонариком то есть, хотя и батюшка бы не помешал), мне задали еще тысячу вопросов, проверяя, все ли я помню или какие-то фрагменты вылетели из памяти. Говорить мне было тяжело, врач ждал по несколько минут, пока я выговорю ответы, а потому старался задавать вопросы, на которые можно было ответить кратко: да или нет.
– Вы помните, что с вами случилось, прежде чем вы сюда попали?
– Да, – к сожалению, подумала я.
– Человек, который был в вашей палате, вам знаком?
– Да. Да… ня, – прохрипела я.
– Хорошо. Агата, нам нужно как следует обследовать вас, чтобы понять, как функционирует организм. Через некоторое время придет медсестра, возьмет анализы и поможет вам подняться.
– Спас… – не договорив, я кивнула.
Даня
23 апреля, ГКБ № 7
– Сынок, иди домой. Завтра сможешь передать ей вещи, если захочешь. До семи часов через главный вход, – сказал врач, застав меня в коридоре.
– С ней все в порядке? Она… не могла говорить…
С тех пор как я увидел родные серебристые глаза, сердце гулко грохотало в ушах, не зная, куда ему падать, вверх или вниз.
– Она почти месяц была в коме, конечно, ей тяжело говорить, двигаться. По первому осмотру могу сказать, что все рефлексы в порядке, насчет ног пока прогнозировать не буду, пальцами ей удалось пошевелить, на ноги она еще не вставала.
Я кивнул. Слишком много слов и вопросов крутилось на языке, но я решил, что лучше не доставать врача раньше времени. Агата очнулась – этой информации мне достаточно. Выйдя из больницы, я улыбнулся, так широко, как не улыбался вот уже несколько недель. Удержался от того, чтобы вприпрыжку добраться до машины, но шел, приплясывая и улыбаясь.
Когда датчики запищали, я чуть не умер от испуга, думал, состояние резко ухудшилось. А потом увидел ее полные слез глаза. Первая мысль – я уснул во время чтения. Но нет, Агата робко улыбнулась, и я наконец понял – проснулась! Моя девочка вернулась!
По дороге домой я обзвонил всех знакомых. Как же приятно было слышать облегченные вздохи и всхлипы родных и близких, которые искренне волновались за Агату, за меня. Бозина так заорала, что я испугался за сохранность своей перепонки. Мартыныч заявил, что уже заводит свою таратайку и движется в направлении Москвы. Сашка села рисовать Агате картину, мама начала собирать сумки и гостинцы в больницу.
Через некоторое время, когда я уже вернулся в квартиру, мне позвонила мать Агаты.
– Данил, здравствуй, – нерешительно поздоровалась она, – мне позвонили из больницы, сообщили об Агате. Я просто хотела поблагодарить тебя за то, что… как бы сказать…
– Я вас понял. Благодарить меня не нужно, как еще я мог поступить? Бросить ее? – громко уточнил я.
– Не суди меня, Данил. Ты ведь не знаешь всего.
– Того, что я знаю, – достаточно. Вы бросили ее, и оправдания этому нет. Вы даже не остались, чтобы узнать, как прошла операция! – Я чуть повысил тон.
– Я не знаю, как снова войти в ее жизнь! Она не простит меня, я не прощу себя. Я ничего о ней не знаю, как и она обо мне! – раздраженно воскликнула Ирина Михайловна.
– Вкратце: Агата самая добрая, ответственная и сильная девушка из всех, кого я знаю. Она с семи лет ухаживала за дедом и очень тяжело пережила его уход – дедушка умер полгода назад. Агата никогда не жаловалась и делала все потому, что искренне любила дедушку и не могла его бросить.
На другом конце прозвучал долгий, протяжный вздох.
– Мне жаль.
– А вот и нет. До свидания, – я положил трубку.
Еще секунда разговора, и меня бы прорвало. Я не имел права судить эту женщину, факт, однако жгучая обида за Агату и за все, что ей пришлось пережить, рвалась наружу. За этот тяжелый месяц я многое познал и усвоил. Опыт, который я пережил с отцом, чуть не повторился снова.
В тот момент, когда тьма рассеялась, впустив лучи света в мою жизнь, я сделал основной вывод: не имеет значения, сколько тебе лет, откуда ты родом, сколько у тебя денег. Абсолютно неважно, кто и что говорит о тебе и твоих близких. Самое главное – ценить то, что имеешь сейчас, беречь то, что или кого любишь, наслаждаться тем, что есть. Оставаться человеком, верным и сильным.
Взросление, как и любовь, не приходит по расписанию. Жизнь сама распоряжается, когда поставить подножку и посмотреть, встанешь ты после нее или нет.
Агата
30 апреля, ГКБ № 7
В палате уже места не осталось, каждая полка, даже подоконник были заполнены цветами, подарками, новыми вещами. Холодильник в общем коридоре трещал от угощений, пришлось делиться с соседними палатами. Передвигаться было тяжело, но я старалась, опиралась о стену, спотыкалась, терпела боль и шла.
Сколько потребуется времени на восстановление – неизвестно, но прогресс был налицо, и мой лечащий врач не уставал хвалить меня за успехи и упорство. В первые дни я передвигалась на костылях, и то с невыносимой болью и трудом, а теперь могла обходиться без них, хотя и без легкости. Врач обещал выписать меня через неделю при сохранении положительной динамики, но с условием, что я буду посещать физиотерапию и заниматься по два-три часа в день со специалистом.
Мне было плевать, я готова была сделать что угодно, чтобы уверенно стоять на ногах и не нуждаться в посторонней помощи. В моменты бессилия я вспоминала дедушку. Сколько раз я думала о том, как мне сложно за ним