Сердце зимы - Хелена Хейл

выглядел хуже некуда, и это доставляло мне удовольствие, как бы стыдно от этого ни было. Пустой взгляд, исхудавшее тело. У него и раньше были выражены скулы, теперь они стали острые, как болгарка. Пока судья, адвокат и прокурор обсуждали дело, вызывали свидетелей, предъявляли доказательства, Виталик беззвучно плакал. Потом ему дали слово, вернее задали вопрос.

– Вы признаете вину?

– Да, я все признаю, – с каким-то благоговением высказал Виталик.

– Вы сожалеете о содеянном?

– Больше, чем о чем-либо. Я счастлив, что она осталась жива.

– Нельзя назвать состояние пострадавшей как «осталась жива», человек в коме почти месяц. И учтите, если пострадавшая скончается, дело будет пересмотрено.

У меня затряслись колени от слов судьи.

– Суд удаляется для принятия решения.

Я придвинулся ближе к клетке, за которой сидел Виталик. Журналисты сыпали ему вопросы, будто он восходящая звезда. От их вопросов мне стало плохо, но еще хуже было от ответов Витали. Какой должна быть справедливость, подскажите на милость? Разве справедливо, что этот конченый тип может самостоятельно дышать, ходить, говорить, чувствовать, пока девушка, на которую он напал, находится на грани жизни и смерти?

Журналисты сместились, и я подкрался к решетке. Виталя, узнав меня, исказил лицо в злобной гримасе.

– Доволен, ублюдок?

– Я рад, что она жива, и осознаю свою ошибку, – ухмыльнулся этот гад, – ошибку, которую совершил, когда не сжег тебя.

Я резко просунул руку сквозь прутья и вывернул ему запястье. Тот завопил, и полицейским пришлось оттащить меня, сделав первое предупреждение. Судья тем временем вернулся и огласил вердикт.

– Шесть лет?! – не выдержал я.

– Молодой человек! – прикрикнул судья. – Еще одно нарушение, и вы получите штраф!

Виталик таки расцвел. А что, выйдет из тюрьмы в двадцать семь лет, продолжит жить своей жизнью. Конечно, если Агата выживет, ведь иначе я заставлю ее мать подать апелляцию и упечь эту гниду лет на двадцать. Я с такой силой сжал края скамьи, что услышал хруст и ощутил боль в ладонях. Виталик поймал мой пылающий гневом взгляд и ухмыльнулся. Господи, как мне хотелось прибить его на месте! Я каялся, испытывая подобные мысли, и мучился оттого, что не мог их осуществить.

– Скоро я найду ее, – шепнул он мне, когда я проходил мимо.

Тогда я не выдержал.

Как только полицейские вывели эту гниду из кабины для подсудимых, я с разворота замахнулся головой и ударил его по лицу – кровь у нас обоих хлынула мгновенно. Я успел еще только раз нанести удар в живот, когда меня схватили представители порядка. Я ничего не слышал, только смотрел в его безумные глаза и кричал:

– Только подойди к ней, и ты труп!

Отчитывали меня долго. Штраф все-таки выписали, но своеобразный – с оплатой на месте. Кое-как удалось договориться с капитаном, чтобы мою выходку нигде не пометили, дабы не испортить дело и будущую карьеру. Хотя после оглашения приговора я сильно засомневался в том, что выбрал правильную профессию. Никакой справедливости в том, что Виталику скостили два года за раскаяние и военные заслуги, я не обнаружил.

Вытащив из ноздри окровавленную вату, я вышел на улицу и вдохнул теплый, весенний воздух. Каблуки прохожих стучали по сухому, чистому асфальту. Вот бы Агата увидела Москву весной. Мне сразу несколько мест пришло на ум, которые стоило показать Агате: Абрамцево, Левобережный, Ботанический сад.

Спустившись по ступенькам, я оглянулся на здание суда. Дворец справедливости. Множество чувств обуревали меня, грызли, рвали на части. Но ни одно из них не решило бы проблему – не пробудило бы Агату. Разве что… любовь. Нет смысла бороться с системой и желать кому-то расквасить рыло. Зато есть смысл в том, чтобы быть рядом с Агатой.

23 апреля, ГКБ № 7

Я думал, что шторм почти утих, что я близко к берегу и смогу выплыть, ступить на сушу и облегченно вздохнуть. Но волны несчастий не отставали, набирали высоту и укрывали с головой, не давая сделать вдох, топя и топя в своем мраке. Я спрашивал себя – не проще ли сдаться? Позволить течению унести меня, перестать сопротивляться. Потом избивал манекен на тренировках в колледже, выбивая дурь из головы.

Стоило мне выйти из суда пару дней назад, как позвонила медсестра, которая продолжала информировать меня о состоянии Агаты. Врачи решили, что Агате необходима срочная операция, какой-то орган дал сбой, в медицине я был не силен, поэтому все термины слушал вполуха, не понимая, к чему ведет девушка.

– Нам нужно согласие на медицинское вмешательство от ее матери, вы сможете сделать так, чтобы она приехала сегодня?

И понеслось. Я позвонил Бозиной, та связалась с матерью-кукушкой. За три часа я успел привезти Ирину Михайловну из Подмосковья в больницу к дочери.

Нервозная выдалась поездочка. Полпути мы проделали молча. Я даже как будто заметил на лице Ирины Михайловны следы переживаний и страха, но, может, показалось. Кстати, сильного сходства с матерью у Агаты я не заметил. Агата выше среднего роста, стройная девочка с бледной кожей, в то время как ее мать оказалась невысокой и довольно полной женщиной. Она даже дышала тяжеловато, словно ей мешал лишний вес. Но кто знает, какие болезни могли быть у этой дамы, я лишь пытался сравнить их со стороны и понял – если бы встретил их вместе, ни за что бы не решил, что они родственницы. Морщины чуть тронули лицо Ирины Михайловны, но она была красива: густые, хотя и короткие вишневые волосы открывали пухлые щечки, темные глаза с интересным разрезом привлекали внимание.

– Знаете, на днях Агата впервые прокатилась на детской карусели. В центре, – не выдержал я. Мне хотелось наговорить ей столько гадостей, хоть я и не имел на то права.

– Ох… – вздохнула мать и отвернулась к окну, прикрыв рот ладонью.

– Да, Агата и дети с мамами на лошадях. Но с ней-то мать не каталась на каруселях. Она решила бросить ее в Новый год, – охамел я.

– Перестань, – всхлипнула Ирина Михайловна, – я хорошая мать, но не для Агаты. Прошлого не вернуть. Я живу с этой болью каждый день. Тебе не сделать больнее.

– А то, что Агата может умереть в любую секунду, вам тоже больнее не делает? Простите, но моя мать скорее умерла бы, чем бросила меня.

– Ты любишь ее, – тихо сказала Ирина Михайловна, – поэтому так говоришь. И я рада, что у Агаты есть кто-то, кто по-настоящему ее полюбил.

В общем, беседа у нас не клеилась. Слава богу, она не решилась говорить о своих «новых» детях при мне. Бумаги Ирина Михайловна подписала, но ждать