Перст судьбы - Марианна Владимировна Алферова

колодец, кроме Мастера ключей. Вот именно! Мастер извлекает из колодцев трупы. В черной комнате темно, а колодец пусть и плохо, но освещен тусклым светом фонаря и пленник почти не может разглядеть, что творится в комнате за стеклом. Но стоит наблюдателю подойти близко, как он делается видимым. Или стоит наблюдателю принести фонарь – и все изменится.

Я отшатнулась.

И вспомнила, как Витали сказал тогда в таверне:

– «Ловушка» – это ложь.

Глава 6. Сорок девятый день

День тянулся нестерпимо долго. Безумно долго. Я была уверена, что сойду с ума, что не дождусь, когда начнет темнеть. Раз десять я заходила в черную комнату рядом с колодцем, подходила к стеклянной стене, гладила ее и шептала: «Я тебя спасу».

Мне было все равно, куда направлялся Витали: в сокровищницу или в библиотеку. Ведь наше желание спасти не зависит от достоинств несчастного, но лишь от нас самих, от нашей смелости и доброты.

Ночью я взяла заранее припасенный фонарик и прокралась в библиотеку. К счастью, Густава на месте не было. На столе лежал раскрытый фолиант, стул с высокой резной спинкой был отодвинут, дожидаясь магистра. Широкие полки вдоль (книги на них стояли в три ряда) сейчас казались крепостными стенами. В библиотеке не было окон, она освещалась огромной люстрой с лурсскими огнями. Сейчас они едва тлели, притушенные на ночь с помощью специальных фитилей.

Но я напрасно ковыряла замочек ножиком для разрезания книг и дергала дверь, ведущую на галерею. Она не желала поддаваться. И ключ от «калитки карнавала», который почему-то у меня забыли отнять, к этой двери не подходил. Надо было раздобыть маленький ломик и вскрыть им дверь. Но я сомневалась, что у меня на такое хватило бы сил.

Я вернулась к себе в спальню совершенно измученная, рухнула на кровать и тут же заснула.

Мне приснился Пират. Он был жирный, упитанный, как в лучшие свои дни, когда с утра до вечера спал на кухне на макушке буфета и вниз спускался, только чтобы отведать куриных потрошков или жирной сметанки. Пират насмешливо глядел на меня круглыми светящимися глазами.

«Глупая девочка, – сказал он, намывая лапкой ухо. – Неужели ты не можешь забраться на галерею по стене?»

«У меня нет когтей, как у тебя», – отвечала я Пирату.

«Отрасти».

Я проснулась. Когти! Ах, если бы лурс догадался войти в библиотеку через первый этаж, он бы легко забрался наверх по стене или по книжным полкам, у него такие отличные когти! Но он почему-то двинулся по коридору второго этажа. Не знал про устройство библиотеки? Или ему все же была нужна сокровищница?

Глава 7. Трактат Виталиано

Итак, сегодня уже пятидесятый день. Лурс жив. Но он почти не двигается. Лежит в углу своей камеры. Когда я вхожу в черную комнату, он не поднимает голову. Я заходила туда трижды. Когда я зашла в черную комнату в третий раз, Витали пил. Он сидел на корточках возле трубы в стене и набирал в ладони воду.

Сегодня я поняла, что молить о чуде бесполезно. Чудес не бывает. Святой Иоанн ничего не будет делать за меня. Он как отец, тот тоже любит повторять:

– Милая Ада, никто за тебя ничего делать не будет.

* * *

Пятидесятый день. Витали может умереть в любой момент.

Отец как всегда занят. Совещается. О чем? О чем он все время совещается? Что обсуждает с этими людьми, у которых лица похожи на грязные измятые подушки! Глаза у них серые, как дождливое небо. И еще у них длинные черные мантии, отороченные беличьим мехом. И каждый из них знает, что в одной из ловушек замка непременно кто-то умирает. Советники движутся по коридору, глядя себе под ноги, следят, чтобы ненароком не сойти с красной ковровой дорожки. Каждый из них прошел особое посвящение, каждому из них было позволено завернуться в королевские одежды и пролежать в королевской постели целые сутки. Этот обряд делает их «приближёнными». Только тех, кому король дозволил возлечь на свои простыни, допускают на первый этаж замка.

Слуги тоже проходят подобное «посвящение». Только их в свою постель укладывает Арабелла.

* * *

Я уселась в приемной и стала ждать. Луч солнца, пробившись сквозь щель в портьерах, медленно скользил по стене. А вот лурс, он никогда-никогда больше не увидит солнца. Хотя он все еще жив. По дороге назад, в замок, Витали, провожая меня, рассказал, что любит забираться на часовую башню ратуши и смотреть на город сверху. Он это делает почти каждое утро. На часовой башне отлично встречать рассвет.

И я спросила тогда: «Ты возьмешь меня туда, наверх?»

И он ответил: «Непременно».

Он солгал. Я знала, что он солгал. Ему не было никакого дела до меня. Ему нужны были труды Бемана. Или золото из сокровищницы. Неважно, что именно. Главное, я была ему не нужна.

Дверь в кабинет отца отворилась, и стали выходить советники – в длинных пыльных мантиях. Они о чем-то переговаривались шепотом и косились друг на друга. У них было столько мелких ненужных тайн! Я проскользнула мимо старых интриганов в кабинет. Отец сидел в резном кресле и читал какой-то свиток. На маленьком столике перед ним стоял бокал с королевским гербом. Это наше, местное стекло, и оно, в отличие от стекла лурсов, бьется. Однажды я разбила один такой, и меня на год лишили сладкого. После обеда Ирма показывала мне марципановые яблоки и медленно, смакуя, их поедала. А я смотрела на нее и облизывалась.

– Ваше величество!..

– Потом. Я занят, ты видишь! – Он отмахнулся, как всегда.

– Ваше величество, мне нужно с вами поговорить… отец…

– Ну, в чем дело? – Он поднял наконец голову.

– Там этот лурс, в «Колодце дьявола», он уже пятьдесят дней сидит. То есть сорок девять полных, а сегодня – пятидесятый…

– И что?

– Это я дала ему ключ от «калитки карнавала»! Я позволила сделать слепок с ключа. Я сказала ему, что в библиотеке лежат свитки Бемана. И он захотел увидеть эти свитки. Только и всего. Ему нужны были всего лишь свитки! Он хотел узнать, что в них! Прочесть свитки – разве это преступление? Я, я во всем виновата!

Ну, все! Теперь меня сбросят в «Колодец стонов»! Но я испытывала странную радость – надо же, смогла! Не испугалась, не принялась изворачиваться и лгать! Выложила все, как есть! Сказала прямо.

Король откинулся на спинку кресла и насмешливо прищурился. Он был умен – недаром он