Тайна дома Морелли - Маленка Рамос

Алан вздохнул и поднялся.

– Не знаю, как благодарить тебя за все, что ты для нас делаешь, – сказал он, похлопал Джима по плечу и открыл дверь.

Тот не ответил, покачал головой в знак одобрения и вошел внутрь дома.

В кухне горел свет, Карлота сидела за столом. При виде вошедших она изобразила на лице улыбку и, запахнув накинутую на плечи шаль, жестом пригласила их войти. На столе стояли чашки из тонкого фарфора, чайник и крошечные стаканы. Джим заглянул в один из стаканов: на дне виднелись остатки какого-то напитка. Карлота налила Алану чаю и кивнула на стакан:

– Наливаю себе глоток-другой, когда не могу уснуть, – сказала она и покачала головой. – Это настойка из трав, очень легкая.

Волосы в этот вечер Карлота распустила, что было для нее нехарактерно: длинная темная волна спадала от плеч до талии, завиваясь на кончиках. Джим обратил внимание, как изменили ее эти распущенные волосы: черты лица как будто расслабились и стали мягче. Лицо у Карлоты всегда было ясное, чистое. Старушечий пучок, тугой и безупречный, строгие внимательные глаза делали эту женщину намного старше, чем она была на самом деле. Алан чмокнул ее в щеку и уселся на соседний стул. Карлота пробежала глазами по комнате, встала и вытащила из буфета миниатюрную бутылку.

– Амелия уже спит, Элизабет наверху у Мэри Энн, – пояснила она, наливая ликер в стакан, который протянула усевшемуся за стол Джиму. Алан отрицательно покачал головой, и она закупорила бутылку. – Когда пойдешь наверх, я разбужу сестру, Алан.

– Надо будет все рассказать Мэри, – ответил он. – Я не могу скрывать от нее то, о чем вы уже знаете: что Виктор – отпрыск семейства этого человека. Это было бы несправедливо, Карлота. Надеюсь, ты понимаешь.

Она наклонилась вперед, уперлась локтями в стол и посмотрела на Джима.

– Ну как?

– Очень вкусно. Отличная настойка. Сама делаешь?

– А как же? Мята, мелисса, корица, ромашка… Остальное – секрет. Затем настаивать пятнадцать дней на спирту, но, честное слово, ожидание того стоит. Мой дед был большой мастак в этом деле.

– Карлота…

– Знаю, Алан. Я все понимаю. Единственное, чего я хочу, – чтобы сестра перестала страдать, – чуть слышно проговорила она. Алан взглянул на нее с некоторым беспокойством. – Когда я уехала из Детройта и перебралась сюда, я отлично сознавала, что делаю и чего себя лишаю. Я всегда заботилась о сестрах. А что мне еще, черт возьми, оставалось делать? Я же старшая. Мы все были поздними детьми, и, когда родители нас оставили, мне было девятнадцать. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы с Мэри больше не приключался этот кошмар. Она у нас младшая… Все это просто в голове не умещается…

– Тебе надо отдохнуть, – сказал Джим. – Мы все очень устали. Завтра посмотрим на эту историю другими глазами.

Она задумчиво умолкла, затем встала.

– Я покажу тебе твою комнату, – сказала она Джиму. – Последняя дверь направо. И подожду Роберта здесь в гостиной. Мне нужно все убрать, а он, скорее всего, вот-вот придет.

Джим допил остатки настойки, и они вместе поднялись наверх. Он едва держался на ногах от усталости. Полный упадок сил. Когда нога его коснулась последней ступени, он увидел Элизабет, выходившую из спальни Мэри Энн. На ней были короткие штанишки и тонкая майка, дававшая воображению богатую почву для фантазий. К счастью, Карлота почти полностью ее собой заслоняла, и Джим возблагодарил Бога за эту случайность. Элизабет поздоровалась и пожелала ему доброй ночи. Должно быть, выражение его лица было совершенно идиотским. Карлота отвлекла его от размышлений, толкнув одну из дверей. Она показала ему ванную и вошла вслед за ним, чтобы закрыть ставни.

– Я оставила на комоде пару полотенец, – сообщила она, подойдя к шкафу, стоявшему напротив кровати. – А здесь запасной плед, если вдруг замерзнешь. Вряд ли тебе понадобится москитная сетка, в такой холод все мухи передохли, но, если что, можешь ее повесить. В общем, чувствуй себя как дома.

– Спасибо, Карлота.

Она посмотрела на него краем глаза и остановилась возле кровати. Зажгла лампочку на ночном столике, пожелала доброй ночи и вышла, оставив его в одиночестве. Когда ее шаги стихли в конце коридора, он разделся и осмотрел комнату. Она была почти точной копией спальни Мэри Энн: классическая кровать с высоким деревянным изголовьем, строгий буфет, пара елизаветинских кресел в углу. Откуда взялись эти кресла? Сидел ли в них Люсьен? Были ли эти обои на стенах сто лет назад? Кто спал на этой кровати? Потолок покрасили недавно, в этом нет ни малейших сомнений, зато люстре у Джима над головой лет сто, не меньше. Спал ли некогда призрак на этой кровати? Джим выключил ночник и полюбовался тусклыми лучами света, которые просачивались сквозь щели в деревянных ставнях. У него почти не было времени о чем-то подумать. Он слишком устал и мгновенно отключился.

Его последней мыслью было воспоминание о ней.

Элизабет не знала, в какой миг это началось.

Она крепко спала, как вдруг ее разбудила скрипка. Она осторожно встала с кровати и подошла к окну. На газоне, на все еще нежной и шелковистой траве, рядом с качелями, которые раскачивал ветер, в тени ивы и дуба стоял человек. Ей почудилось, что она все еще спит и видит сон. Но тут человек поднял глаза, прижал скрипку к плечу, взмахнул смычком, и тонкий пронзительный звук поплыл над садом, пока не затих. Человек склонился в легком торжественном поклоне. Элизабет понимала, что окно закрыто, однако мелодия слышалась отчетливо: она убаюкивала, уносила куда-то. Ей захотелось танцевать. Шестнадцатые, тридцать вторые, восьмушки, половинки… Череда обезумевших нот – они взлетали над высокими горделивыми дубами и пропадали в сумраке ночи, посеребренном луной. Странный, тревожный звук – эта высокая нота походила на крик раненого животного – заставил ее вздрогнуть от наслаждения. Музыка окутывала, околдовывала. Ей хотелось кружиться, подняв руки над головой и полностью отдавшись этой безумной мелодии, которую, казалось, слышала она одна. Человек улыбнулся. Она видела его напряженные глаза, наполовину скрытые тенью от шляпы. Она будто бы чувствовала вибрацию струн, словно всякий раз, когда его пальцы скользили по грифу и брали новую ноту, в ее голову проникал заряд энергии, который возбуждал еще больше. Но вот смычок мягко пробежал по струнам, и все ноты прозвучали одновременно. Словно это была не одна скрипка, а две или три. И все же играл он один.

Чтобы удержать равновесие, Элизабет опиралась рукой о подоконник. Но, когда в следующий миг нота соль прозвучала резко и неожиданно, оторвала лицо от стекла и вскрикнула, размахивая руками и улыбаясь.

«Слушай музыку, отдайся ей, пусть она войдет в тебя», – шептал ей на ухо голос.

«Как у него получается так играть? – думала Элизабет. – Так проворно и легко перебирать пальцами? Ну да, это же призрак. Он может все что угодно».

«Танцуй для меня, Элизабет», – не унимался голос.