Тайна дома Морелли - Маленка Рамос

Она произносила эту речь, сидя на мраморной могильной плите и представляя себе Ральфа, и как его огромные синие глаза вылезают из орбит, превращаясь в «такие глаза». Но сейчас муженек лежит себе под землей в сосновом гробу и больше не может ее ударить.

Плавное течение воспоминаний прервалось: издалека донеслась скрипичная музыка, и она высунулась в окно. Мошки толпились вокруг фонаря, стоящего возле дома. Некоторое время она недоверчиво прислушивалась к далекой мелодии. На миг ей почудилось, что это воют дикие звери. Иногда по ночам в городе слышались странные звуки, большинству которых трудно было дать объяснение. Через секунду – снова та же мелодия: тихая, едва уловимая, далекая. На этот раз она звучала чуть быстрее. Кто-то играл на скрипке, и, черт побери, делал он это мастерски. Лоретта посмотрела на часы – пять утра. Кто может играть на скрипке в такое время? И кто слушает музыку в такое раннее утро?

Она надела тапки, накинула зеленый халат и в полной темноте спустилась на нижний этаж. Сон как рукой сняло. Главное – уснуть потом снова и проспать до восьми. Она открыла холодильник и налила себе добрый стакан холодного молока. Когда же она собралась вернуться обратно в комнату, стакан чуть не выскользнул у нее из рук и не разбился вдребезги об пол. За столом в кухне кто-то сидел. Сгорбленный силуэт в саване, перепачканном землей. Целый букет запахов мигом заполнил дом, как аромат жаркого из горшка, стоявшего на плите: свежая земля, сырость, ферментированный сыр. Сердце Лоретты бешено забилось в груди. Она не могла поверить тому, что видела собственными глазами. Бодрствует она или спит? Может, все это страшный сон, ночной кошмар? Не произнеся ни слова, она уставилась на сгорбленный силуэт. Одну руку сидящий положил на столешницу. Было заметно, что ткань савана обтрепалась и потемнела. Из руки торчало сгнившее мясо, фаланги пальцев чернели, будто обуглились. Человек шевельнулся, поднял голову и взглянул ей в лицо. Лоретта вскрикнула. Плоти на лице почти не осталось, одна глазница чернела пустотой. Сидящий приоткрыл рот и улыбнулся. Как клоун на ярмарке. Губы разъехались широко и страшно: улыбка получилась во все лицо, заехав даже туда, где некогда располагались щеки.

– Привет, Лоретта, – весело прохрипел он. – Где ужин, тупая лиса?

И посмотрел «такими глазами». Волна тошноты подступала от желудка к горлу, Лоретта испугалась, что вот-вот потеряет сознание. Но мысль о том, как она грохнется посреди кухни перед этой штуковиной, сидящей на стуле, неожиданно отрезвила ее, наполнив еще большим ужасом. Она поднесла руку ко рту и уставилась на существо, как две капли воды похожее на умершего мужа.

– Ты же умер, – пробормотала она, снова поднеся руку ко рту, чтобы сдержать очередной приступ тошноты.

Ральф – точнее, то, что от него осталось, – опять улыбнулся, продемонстрировав почерневшие десны. В этот миг один из зубов выпал и с отвратительным стуком покатился по столу.

– Чертова психичка, хватит болтать, тащи сюда свой поганый ужин, если не хочешь, чтобы я тебе морду своротил!

– Ральф…

Он сделал попытку подняться. Саван зацепился за ножку стула, и одна рука отвалилась, запутавшись в ткани. Указательным пальцем оставшейся руки он погрозил Лоретте.

– Тащи ужин, лиса, – прогнусавил он.

Лоретта попятилась. Спрятаться, бежать из дома. Немедленно проснуться! Она не сомневалась: видение порождает ее разум, ничего подобного на самом деле не может быть. Она ухватилась за эту мысль изо всех сил, потому что это был единственный способ противостоять безумию, такому властному и жесткому, что существовать с ним дальше было бы невозможно. Внезапно тошнота прекратилась. Стоя в противоположном углу гостиной, она смотрела на мужа с ненавистью. У нее откуда-то взялись силы.

– Сам себе ужин делай, сукин ты сын! – взвизгнула она.

Существо вытаращило на нее единственный глаз и медленно покачало головой, будто его смертельно оскорбили. Лоретта не стала дожидаться, как оно поведет себя дальше. Выскочила из гостиной с такой прытью, будто тапки сами летели по воздуху. Вот она у входной двери. Выскочила за дверь, очутилась в саду. Резко затормозила, обернулась к дому и посмотрела на окна кухни.

– Вечно одно и то же, – с досадой проворчала она. – Ты остаешься, а я убегаю, как ошпаренная курица. Не бывать этому больше!

Она сменила направление так резко, будто кто-то положил ей руку на голову и крутанул, как фишку в настольной игре. В два прыжка оказалась у лачуги в саду, где хранилась всякая утварь. Вошла внутрь. Пошарила в пыльной рухляди и всяком мусоре, подыскивая что-нибудь подходящее. Вот и топор. Зажав его в руках, Лоретта направилась прямиком к дому.

– Верну тебя туда, откуда ты явился, ублюдочный козел.

Распахнула дверь – руки и ноги дрожали от страха – и вдруг поняла, что в доме пусто. Ральфа и след простыл. Она постояла, прислушиваясь к своему дыханию и ударам сердца. Потом упала на колени. Халат давил на плечи, в желудке плескалось молоко, она до сих пор чувствовала вонь мяса, земли и сыра. Склонилась на полом, отложила топор, и ее стошнило.

И снова все та же скрипка – где-то там, вдалеке. Причудливые, едва различимые звуки. Нежная мелодия окутывала Лоретту, будто бы обнимала своими созвучиями, нашептывая: «Не бойся. Позволь музыке проникнуть в тебя. Настало время забыть свою боль». Это было последнее, что она услышала. Нехотя поднялась с пола и, едва передвигая ноги, потащилась в гостиную. Тупо посмотрела на диван и повалилась на него без сил. И тут же уснула или потеряла сознание.

Не только Лоретта слышала в ту ночь мелодию скрипки. Пэтси Логан – так же известная, как Пэтси-парикмахерша – дрыхла без задних ног, как вдруг проснулась, разбуженная ночным кошмаром. Она лежала неподвижно – так взволновал ее сон. Стараясь унять неистовое сердцебиение, испуганно шарила глазами по потолку. Тут-то до нее и донеслись звуки скрипки.

Да, ей снился кошмар. Она брела по узкой и темной улице неведомого города. Дома, стоявшие по обе стороны улицы, были ей незнакомы. Но она упрямо шла вперед к какой-то смутной, но слишком определенной цели. И еще: ей было страшно. В одном из садов, тянущихся вдоль улицы, она увидела иву. Гибкие ветви дрожали, словно колыхаемые порывами ветра. Они походили на тощие руки с длинными пальцами, и пальцы эти указывали в ее сторону. А она все шла, шла, потому что знала, что должна покинуть это место, потому что город вокруг – не ее город, надо как можно скорее уйти оттуда. Во сне до нее тоже доносилась скрипка. И, проснувшись, она все еще слышала далекую мелодию, бессвязные печальные созвучия. Она вновь сделала попытку сосредоточиться на главном. В ветках ивы виднелась какая-то сгорбленная фигурка. Что это? Сперва Пэтси подумала, что это крупная птица. Но тогда все происходящее не имело смысла. Она прошла еще несколько метров, так что древесная крона открылась ей почти целиком, замедлила шаг, всматриваясь в фигурку краем глаза и стараясь как можно подробнее ее рассмотреть, чтобы выяснить наконец, что это за чертовщина. Внезапно ее охватила паника. Ветка качнулась, нагнулась к земле, и фигурка спрыгнула. Постояла посреди сада, а затем направилась к ней. Сомнений не было: перед Пэтси была женщина. Высокая, очень худая. Сумерки мешали разглядеть черты ее лица, но талия была очень тонкой. Когда женщина подошла к подножию изгороди, тянувшейся вокруг дома, Пэтси заметила, что кожа у нее чернее черного, а вокруг головы повязан тюрбан из пестрой ткани, полностью скрывавший волосы. На женщине была длинная юбка и просторная рубаха. Пронизывающий взгляд, полные губы. Продолговатые глаза делали женщину похожей на кошку.