Краткая история Японии - Джон Г. Кайгер

Каким образом иерархическая теория размывалась на практике? Во-первых, ремесленников невозможно было полностью отделить от торговцев. И те, и другие жили в городских общинах и, естественно, классифицировались как тёнин, или горожане. Во-вторых, хотя деревенские жители оставались (по крайней мере, номинально) крестьянами, пока не покидали сельскую местность, отток населения из деревень в города происходил на протяжении всего токугавского периода, как и значительное развитие торговли и производства в самих деревнях. В-третьих, самураи часто становились ронинами — странствующими воинами, то есть вассалами без господина, скитались по стране и пополняли собой ряды простолюдинов. В XVII веке самурай нередко оказывался ронином не по своей вине и не по собственному желанию, а в результате, например, принудительного переселения даймё или конфискации княжества в пользу бакуфу. Но самурай имел также право разорвать отношения с господином, которому служили его предки, и в XVII–XVIII веках многие так и делали. В последнем столетии правления сёгунов Токугава стал возможен и переход из низших слоев общества в более высокие. Власть могла вознаградить достойных и богатых подданных, пожаловав им статус самураев (хотя бывало, что его просто покупали), а частные самурайские домохозяйства стремились поправить свое материальное положение, приняв как наследника сына преуспевающего торговца и выдав за него дочь.

По сути, в большинстве случаев четыре сословия сводились до двух: самураев и простолюдинов. Отличительным знаком самурайского ранга были два меча, которые воин всегда должен был носить на людях, и характерная прическа. Эти отличия строго соблюдались до конца правления Токугава в 1868 году и несколько лет после него, но они никогда не были абсолютными. Во многих отношениях градации внутри сословия самураев являлись куда более жесткими, чем разделение между ними в целом и остальной частью населения, поскольку даймё и другие высокопоставленные военные семьи, так же как придворная знать и изгои, составляли особую отдельную группу.

И все-таки самым поразительным изменением формального общественного порядка оказалось не объединение сословий и не переход из одной социальной группы в другую. Им стало изменение внутри существующей системы сравнительного преимущества между самураями и торговцами. Сложившиеся убеждения были однозначны — торговцы по статусу ниже других простолюдинов, поскольку ничего не производят. Как и самураи, они жили за счет чужого труда, но, в отличие от самураев, не брали на себя ответственность за управление страной и общее благосостояние. С точки зрения консервативных конфуцианских теоретиков, торговцы были просто паразитами. Несмотря на эти предрассудки, в эпоху сёгуната Токугава официально презираемое сословие торговцев все больше обогащалось, а долги правящего класса самураев постоянно росли. Самураи были должны торговцам деньги не только как частные лица, но и от имени общественных и административных учреждений — властям княжеств приходилось занимать внушительные суммы у крупных торговых предприятий и банковских компаний, которые появились в Осаке.

«Подъем» торговцев долгое время рассматривали как фактор, который подорвал феодальный режим Токугава и сыграл немаловажную роль в его окончательном падении в 1868 году. Иногда к этому некорректному обобщению пытаются свести всю историю периода последнего японского сёгуната, хотя оно явно несет в себе больше доктринерского марксизма, чем стремления объективно изучить факты. Торговцы, безусловно, «поднялись» и решительно повлияли тем самым на дальнейшее развитие истории и культуры Японии. Однако по ряду причин отношения между торговцами и самураями в эпоху Токугава имеет смысл оценивать как взаимодополняющие и симбиотические, а не как враждебные и хищнические[126].

Монетизация и развитие рыночной экономики

Торговцы преуспевали, поскольку деятельность бакуфу была направлена на развитие широкомасштабной и долговременной внутренней торговли, а также на активное использование денег и кредитов. Другими словами, правительство продолжало действия, начатые в эпоху Сэнгоку дзидай. Однако в прежние времена даймё были в первую очередь озабочены междоусобными войнами, а это значило, что они поощряли торговлю и промышленность лишь до определенного (стратегически определенного) предела: непрекращающиеся сражения в некотором смысле стимулировали экономическое развитие, но они же и тормозили его, лишая людей уверенности в будущем. Раньше, еще в эпоху Нара, Хэйан и Камакура, торговля и производство были крайне локализованы. По-настоящему они процветали только в Кинае и районах, прилегающих к Внутреннему морю, а также в отдаленных центрах, таких как Хаката — порт, из которого чаще всего отправлялись на материк. Рыночная экономика в те далекие времена была ограничена и в социальном, и в географическом плане. Товарами, произведенными в стране или привезенными в нее, пользовалась в основном малая доля населения — гражданские и военные аристократы и представители высшего духовенства.

В XVII веке все стало меняться. Деньги теперь были в каждом регионе страны, и их с готовностью приняли сословия, ранее ими не пользовавшиеся. Монетизация экономики дала возможность производить общенациональные транзакции долгосрочного характера и привела к исчезновению нерегулярных ярмарок натурального обмена. Кроме того, она способствовала широкому распространению кредитов — в начале XVIII века великий конфуцианский ученый Огю Сорай (1666–1728) жаловался, что все военное сословие живет «как в трактире», то есть потребляет сейчас, а платит потом. Далее Сорай отмечал, что «из всех времен с начала мира лишь последние сто лет мы живем, не умея обойтись без денег»[127].

Торговля и связанные с ней кредитные услуги в XVII веке прошли впечатляющий путь развития благодаря политической и социальной стабильности в стране. Превращение самураев в класс городских обывателей, а также потребность даймё в наличных средствах и кредитах, чтобы покрыть расходы, связанные с системой поочередного несения службы, — два ярких примера того, как политические требования писали сценарий экономического роста. Полупрезрительное отношение властей, считавших торговлю неподобающим занятием, не помешало той части населения, которая жила коммерцией и занимала нижние ступени иерархической лестницы, накапливать профессиональные навыки и даже развить своего рода профессиональную гордость и профессиональную этику. Торговцы при режиме Токугава, несомненно, ощущали свою независимость в рамках общей политической и социальной системы — возможно, это объясняет, почему они не пытались от нее освободиться.

Присоединение, опять же по политическим причинам, крупных центров экономической деятельности к территории сёгуната (тэнрё) способствовало коммерческой экспансии и росту уверенности торговцев. Нагасаки, Киото, Осака и Эдо имели значительный внутренний рынок, но их связи и расположение вдоль общей административной оси способствовали по-настоящему масштабному обмену товарами и услугами. Кроме того, бакуфу, при всей его периодической жесткости, гарантировало жителям этих городов защиту и возможности, которых они не могли иметь в среднем призамковом городе. Нагасаки, Киото и Осака были населены преимущественно представителями мещанского сословия, а управление в них осуществлял минимальный штат чиновников-самураев. Что касается Эдо, хотя в этом городе жили почти 500 000 вассалов Токугава вместе с семьями, торговцы в целом могли полагаться на защиту закона и, кроме того, организовывали отряды мати-якко (городская стража), дабы защитить себя от притеснений и дурного обращения со стороны тех, кто занимал более высокое социальное положение.