Краткая история Японии - Джон Г. Кайгер

В таких словах достопочтенный Энгельберт Кемпфер описывал свои впечатления от Киото в 1691 году. За предыдущие столетия город смог восстановиться от разрушений, которые ему нанесли смута годов Онин и последующие войны. В художественной сфере это возрождение превратилось в ренессанс, в авангарде которого стояли иллюстраторы Хонами Коэцу (1558–1637) и Таварая Сотацу (ок. 1570–1643). Первый происходил из семьи профессиональных точильщиков мечей, но приобрел известность как «непрофессиональный» гончар, каллиграф, художник по лаку, декоратор и мастер художественной ковки. Второй, о котором известно намного меньше, вероятно, начинал карьеру, расписывая веера, но позже переключился на другие виды живописи.

Киото во время сёгуната Токугава сохранял ведущее положение в производстве парчовых тканей и в других художественных промыслах, однако Осака и Эдо превосходили его численностью населения и общим объемом торговли. Эти города представляли собой три вершины национальной экономической деятельности. Осака преуспевала как общая для всей страны площадка товарно-денежного обмена, а также как важный источник кредитования, в первую очередь для правителей княжеств, и производства товаров, особенно для Эдо. Эдо, где жили около 1 000 000 человек, главенствовал по масштабам потребления не только в Японии, но и во всем мире. Представление о жизни большого города и поистине удивительном разнообразии торговли и производства могут дать документы того времени, например официальное разрешение на создание федерации судоходства, выданное в 1784 году 24 торговым гильдиям Осаки. Среди товаров, которые перевозили эти гильдии, были зола, корзины, книги, плотницкие угольники, ящики для угля, деревянные башмаки, сундуки для одежды, медь, хлопок, хлопковые изделия, хлопковая вата, сушеная рыба и иные сушеные продукты, лекарства, рисовая пудра, удобрения, точильные камни, конопляные ткани, благовония, железо, железные гвозди, украшения из слоновой кости, лаки и лакированные изделия, весла, масло, краски, бумага, зонты от дождя и от солнца, фарфор, ветошь, сандалии, морские водоросли, носки, соломенные маты, табак, воск и проволока.

Право вступить в гильдию получали, как правило, крупные предприятия, существовавшие уже несколько десятилетий. В основе их работы лежало искусное соединение принципов семейной собственности и корпоративного управления. Во главе фирмы обычно стояли (во всяком случае, формально) потомки основателя, на практике же право принимать решения нередко оставляли тем, кто доказал свою деловую хватку, например родственникам номинального владельца и доверенным сотрудникам. Последние обычно входили в дело в ранней юности в качестве учеников с проживанием и, если они были достаточно усердны и расторопны, могли надеяться в конце концов оказаться во «внутренней» семье, быть усыновленными либо получить высокое назначение в один из филиалов. Иногда корпоративный дух был закреплен в особом письменном своде «правил дома» — руководстве к ведению дел, в котором подчеркивались консервативные добродетели: бережливость, усердие и осторожность.

Так в начале XVIII века писал один из основателей компании Mitsui в завещании, обращаясь к тем, кто в будущем займет его место.

Наряду с уважаемыми и официально защищенными семейными корпорациями имелось немало мелких предприятий, державшихся на одном человеке или существовавших всего несколько лет. Многие горожане стремились сколотить состояние и пожить в свое удовольствие, не слишком разбираясь в средствах достижения цели и не беспокоясь о будущих поколениях. В результате стремительную популярность среди обычных людей приобрела жизненная позиция, в которой жажда наживы соединилась с желанием наслаждений. Это традиционно японская разновидность буржуазного индивидуализма, и начало ее расцвета наглядно отражено в романах и рассказах Ихары Сайкаку (1642–1693).

Основной темой его творчества были две большие проблемы «изменчивого и быстротекущего» бытия: деньги и эротическая любовь. Сайкаку писал о них в остроумном, анекдотическом и глубоко реалистическом ключе, поэтому его произведения до сих пор читаются с интересом. В частности, рассказы этого писателя о том, как нажить (или потерять) деньги, представляют собой убедительные зарисовки современной городской жизни, не дающие развернутых характеристик, но полные юмористических аллюзий и местного колорита. В одном рассказе идет речь о группе молодых людей, которых родители отправили в дом знаменитого скряги, чтобы тот дал им совет, как преуспеть в жизни. Новогодние празднества еще не закончились, и, ожидая хозяина в передней гостиной, посетители прислушиваются к шуму на кухне, где кто-то толчет что-то в глиняной ступке, радостно обсуждая, какими яствами их будут угощать. Появляется хозяин, и разговор заходит о значении разных новогодних обычаев, каждый из которых он сводит к необходимости беречь деньги. В заключение скупец замечает: «Ну что ж, вы любезно беседовали со мной с раннего вечера. Пора бы и подкрепиться, но если бы я вздумал угощать каждого, кто ко мне заходит, я никогда не стал бы богачом. В ступке, шум которой вы слышали, когда приехали, мололи крахмал для обложки бухгалтерской книги»[132].

Сам Сайкаку, родившийся в семье успешного торговца, тоже вошел в дело, но вскоре оставил его, чтобы посвятить свою жизнь литературе. Он писал главным образом для людей и о людях, которых хорошо знал, — своих земляках в Осаке и Киото. То же самое можно сказать о великом драматурге Тикамацу Мондзаэмоне (1653–1724). Его подход к писательскому ремеслу можно назвать как угодно, только не узко академическим. Вероятно, в молодости Тикамацу имел возможность познакомиться с новейшими драматическими приемами: он работал в кукольном театре бунраку и в театре кабуки. Бунраку, переживший ранний период успеха в XVII веке в Эдо, впоследствии усовершенствовался в Осаке, где и поднялся до небывалых высот. Театр кабуки достиг расцвета и пользовался непревзойденной популярностью в Эдо во второй половине XVIII века. К этому времени он более или менее избавился от прежней дурной славы (театр издавна служил не слишком убедительным прикрытием для проституции) и смог сохраниться как разновидность драматического искусства. Этой трансформации способствовало вмешательство бакуфу, в первую очередь запрет появляться на сцене женщинам (некоторым актерам кабуки пришлось специализироваться на исполнении женских ролей) и соблазнительным юношам. При этом нельзя не отметить тесную связь кабуки на ранних этапах его развития с более изящным бунраку, а важная роль танцев в нем и вездесущая стилизация уходят корнями к средневековому театру но. Правда, кабуки периода Эдо совершенно не свойственны атмосфера аскетизма и интерес к потусторонним и религиозным сюжетам, отличавшие драмы но.