Исцеление Вечностью - Евгений Георгиевич Санин

с еще большим усердием, чем прежде, с улыбкой говоря Альбину, что ему нужны теперь деньги, как никогда, и прося не торопить его с отъездом.

Да Альбин и не торопил Клодия.

Риск оказаться узнанными в чужом городе и, как следствие, быть выданными властям, был сведен к минимуму.

Сам Клодий не объявлял, что он христианин, а у него, разумеется, об этом никто не спрашивал. Да если бы и спросили, или он бы сказал — все равно б не поверили, что такой знатный и уважаемый римский господин уверовал во Христа!

Хотя… теперь христиан не могло спасти ни богатство, ни знатность. Как передавали из уст в уста антиохийские христиане, в Риме была казнена выданная кем-то, как говорят, из своих, даже дочь императора Траяна — Дросида…

Однажды чуть было не выдал и их — Грифон. Продолжая любыми способами добиваться желанной свободы, он шепнул одному из самых крупных должников Клодия, что его господин — христианин.

Все предусмотрел раб — и то, что этому должнику нечем платить долги, и то, что он, хорошо относясь к нему, может дать ему за донос свободу.

Не учел лишь одного.

Того, что Клодий, став христианином, первым делом многим простил долги. В том числе и этому человеку.

Причем, сделал это, как творил и все остальное добро — тайно, чтобы не лишиться небесных венцов.

А бывший должник, оказавшийся не только благодарным, но и порядочным человеком, пришел и рассказал обо всем Клодию.

Пришлось в целях дальнейшей безопасности посадить Грифона на цепь.

Напрасно тот, убедившись, что Клодий не станет убивать его за предательство, осмелел и стал возмущаться: какой же ты после этого христианин, если приковываешь людей к стене?

Ответ Клодия был краток:

— Я еще пока нужен на этой земле. А вот когда все закончу, то даю слово — сам освобожу тебя…

— На свободу?

— Нет, от цепей!

И продолжал посещать тюрьмы, навещать больных в лечебницах и, решая свое бесчисленное множество денежных дел.

— Представляешь, — с изумлением говорил он Альбину. — Чем больше я отдаю, тем больше ко мне возвращается. Все корабли, которые я снарядил товарами, остались целыми, будто и не было штормов, подводных скал и коварных мелей. Все товары были успешно проданы, на вырученные деньги в дальних странах куплены новые и перепроданы здесь по еще более высокой цене. И, тем не менее, ты, пожалуйста, следи за мной. Хоть этих денег у меня столько, что раздать их, оказывается, намного труднее, чем было заработать, но я могу отдать все до последнего квадранса. А нам ведь еще предстоит дальнейшее путешествие в Аравию, чтобы спасти Священные книги. А после мне хотелось бы вернуться в Рим и там тоже помогать людям.

Говоря это, он все время прислушивался к самому себе, словно желая удостовериться, что то чувство, которое он испытал во время встречи с епископом Игнатием, еще остается в нем. И, радуясь — да-да, осталось! — еще более просветлевал взором.

Так прошел год.

От вернувшихся из Рима со святыми мощами Игнатия Богоносца, до конца сопровождавшего его антиохийцев, стали известны подробности его тяжелого путешествия в столицу и казни.

По дороге он встречался с епископами, пресвитерами и диаконами, которые стекались к нему из малоазийских церквей и городов, желая видеть его и слушать из уст его божественные слова. Видя, что они не желают его смерти и разлучения с ним, Игнатий испугался, что и те верующие, которые находятся в Риме, тоже смутятся и не стерпят того, чтобы он отдан был зверям, и сделают ему какую-нибудь преграду, подымут, может быть, руки на тех, которым велено отдать его на съедение зверям, и этим затворят ему открытую дверь мученичества к желаемой смерти. Поэтому он даже написал римлянам послание с просьбой помолиться о нем, чтобы не только не пресекался путь его страданий, но, наоборот, чтобы скорее он был растерзан зверями и перешел к возлюбленному своему Владыке.

Римские христиане не осмелились ослушаться вольного страдальца. Когда его привезли в Рим, они встречали его, полные радости и скорби. Весь город собрался в праздничный день, узнав, что Сирийский епископ будет отдан зверям. Поставленный на арене, Игнатий Богоносец обратился светлым лицом к народу, гордясь и радуясь, что принимает смерть за Христа и громко сказал:

«Римские мужи, взирающие на настоящий мой подвиг! Вы знаете, что не ради какого-нибудь злодеяния я принимаю казнь и не за какое-нибудь беззаконие осужден на смерть, но ради Единого моего Бога, любовью к Которому я объят и к Которому я сильно стремлюсь. Я — его пшеница и буду смолот зубами зверей, чтобы быть для Него чистым хлебом».

Узнав о такой кончине святого Игнатия, о его мужественном великодушии и о том, как он без боязни и с радостью шел на смерть за Бога своего Христа, услышав, какое множество людей вместо того, чтобы устрашиться, наоборот, благодаря подвигу епископа, и еще чему-то, чего он не мог понять, обратилось в христианство, Траян приказал прекратить гонения на христиан.

Люди поговаривали, что император, узнав, что христиане — люди добрые, кроткие, живут воздержно, любят чистоту, удерживаются от всяких дурных дел, ведут беспорочную жизнь и ни в чем не противны его царству, но только не имеют многих богов, а чтут Единого Христа, не велел искать их для казни и позволил им жить в покое.

Но Клодий не очень верил в это. Он был убежден, что император просто за голову схватился, когда ему доложили обо всем, что было с Игнатием, и понял, что такие примеры мученичества только умножат количество христиан, и будет теперь расправляться с ними втайне.

Трудно сказать, кто больше был прав.

В любом случае, градоправитель велел прекратить суды с пытками и казнями на площади.

Тюрьмы опустели.

И Клодий с Альбином получили, наконец, возможность продолжить путь и направились морским путем в финикийский город Тир, откуда намеревались кратчайшей и самой безопасной дорогой добраться до Аравии…

11

Рано утром Александра разбудил стук в дверь чем-то явно тяжелым.

Он вскочил с дивана, бросился к двери и увидел сидевшую на табуретке Веру. Судя по всему, она ею и постучала в дверь.

— Саша, я больше не могу… — заметно клонясь набок, чуть слышно сказала она.

— Что — вызывать скорую? — с готовностью бросился к телефону Александр.

— Нет, Саша, — остановила его Вера. — Мне совсем плохо… Чем она мне может помочь? А в духовном плане мы с тобой уже все перепробовали…

И этот ее тон, а главное, что она впервые назвала его