Голубиная книга 2 - Ирина Боброва

едва с кулаками на меня не кинулся, потребовал назад супругу вернуть. Оживить, понимаешь ли. Так я просьбу его выполнил, оживил. Сделал бабу его дубравой на земле, а ему наказал там же, в лесах лукоморских, медведем побегать, да подумать, какого он роду племени — людского али божественного?.. Пущай у Лешего на побегушках определяется, кто он есть — бог али человек. А что я, злыдень какой, что ли? Всё выполнил, что просил. И сыну его бессмертие дал, сказал, что будет он умирать, прожив долгую жизнь, и снова рождаться на земле, а хода ему в Ирий не будет.

— Добрый ты, батя.

— Да уж, чего уж там, — и старый Род отмахнулся от комплимента, как от мухи назойливой. Сварог вздохнул огорчённо. Вот всё не так ему, и что б не сделал, хорошо ли, плохо ли — а всё одно выговора не миновать.

— А что ведьмы… — вернулся к прерванной теме Род. — Ведьмами нас объявят и будут на нас охотиться, да на тех, кто в нас верить будет. — Он встал, книгу Голубиную к груди прижал и говорит:

— Повелеваю тебе, сын мой нерадивый, как хочешь извернись, а чтоб вера в нас сохранилась, века пережила.

— Сделаю, батюшка, и века переживёт, и нас с тобой!

— Э, э! Ты, это, слишком — то не увлекайся! — воскликнул Род, но Сварога уж и след простыл. Род устало опустился на каменное кресло, прижал к глазам ладонь и пробормотал:

— Ох, лихо, лихо…

Только произнёс Род последние слова, как откуда ни возьмись, появился ребёночек — маленький, глазки ясные, личико ангельское.

— Ути — пути — пути, — разулыбался старый Род. Держит младенца на руках, козу ему делает. — Ты чей же такой будешь?

— Ваш я, дедушка, ваш, — отвечает малыш и другой стороной лица поворачивается. Глянул Род, а лицо то у ребёнка будто из двух половин состоит. Одна половина ангельская, а другая бесовская. И улыбается дитя нехорошо, прямо — таки, гаденько.

Вздрогнул Род от неожиданности, а дитё из рук вывернулось, и книгу ручонкой выбило. Старик и дитя удержать пытается, и книгу поймать, да два дела разве сделаешь? Особенно, когда лихо поминаешь? Ребёнок смехом залился, ручонкой махнул раз, да другой — и всю физиономию дедушке расцарапал, крест — накрест красные полосы на лице старого Рода остались, а сам извернулся, да пропал.

Род второй раз подряд в кресло каменное рухнул, и чувствует, будто выжали его. Сына позвать, взбучку устроить — и то сил нет. Заплакал старик, слёзы ручьём по лицу потекли.

— Эх, дурень я старый, сам беду в Ирий накликал… Сварог! Сварожушка… — хотел крикнуть, да губы острыми коготками располосованы, не шевелятся, только крови полный рот набежало.

Не слышал Сварог зова родительского, впервые в жизни не почувствовал, что отец в нём нуждается. Прилетел райский управитель на ветвь мирового дерева, в дупло родовое голову засунул да на жену так глянул, что та без слов поняла: упрёкам да битью посуды сейчас не время.

— Одевайся в парадное, да выходи к трону. Сейчас совет семейный держать будем. Потомству нашему я уж вести послал, прибудут через миг другой в полном составе.

Отдав распоряжения, прошёл по ветви широкой к трону, сел, бороду за плечо закинул, посохом в морщинистую кору дуба солнечного упёрся. Дети себя ждать не заставили, быстро собрались. И жена тоже, чувствуя, что муж настроен решительно, не мешкая надела парадное платье и встала рядом с троном, положив руку на плечо супруга.

Стали один за другим пребывать Сварожичи, да все с дурными новостями.

— Батюшка, матушка, там у коровы Зимун опять молоко пропало…

— Река молочная скисла, створожилась…

— Цветы райские все засохли…

— У корней дуба солнечного гниль образовалась, того гляди, корни подточит…

— Берега кисельные протухли, тиной затянулись, плесенью зацвели…

Лада детей слушает и с каждым известием всё бледнее делается, лицо вмиг осунулось, сама на глазах тает, уж кости сквозь кожу просвечивают. Посмотрел райский управитель на детей своих, пересчитал, все ли на месте. Все, даже Стрибог, на что уж в Ирий его не заманишь, и тот здесь, стоит, волосы по ветру развеваются. И Хорст явиться соизволил, и Леля, и Жива тут, и внуки рядком выстроились.

Задумался Сварог, закручинился, да глянул на располосованную физиономию младшего сына, и вспомнил сказку, в детстве далёком слышанную. Хлопнул себя по лбу райский управитель:

— И как это я сразу не догадался! — Да как гаркнет:

— Ой, лихо, лихо какое!

Тут рядом с ним ребёнок появился, уже не маленький, годов эдак шести пацан. Стоит, ангельской половиной лица на Ладу смотрит. Та потянулась к новичку, нагнулась, хотела приласкать да приголубить, по головке погладить. А он по руке раз, и ударил. Глянула жена райского управителя на руку, а там царапины крест — накрест, да глубокие. Кровь с руки заструилась, на ветвь солнечного дуба течёт. Сварог к жене кинулся, на руки подхватил, в дупло унёс и на постель уложил. Погладил руку, царапины затянулись.

— Выздоравливай, — прошептал он, утешая супругу, — я сейчас мигом разберусь, что к чему и вернусь. — И направился к выходу.

Сварожичи, пока отец с матерью на собрании присутствовали, чинно стояли, а как удалились, так они тут же в кучу сгрудились — найдёныша рассматривают. Ребёнок визжит, будто его огнём жгут, лицо от богов прячет, вырывается. Но так случилось, что попал он Перуну в руки, а его ни словами не обманешь, ни детским личиком не разжалобишь. У Перуна не только голова медная, у него ещё и сердце железное.

Вышел Сварог да и говорит:

— Вот что, дети мои разлюбезные, кормил я вас, поил я вас, пока сила была, а теперь пришёл ваш час о родителях позаботиться. Думайте, как сделать так, чтоб вера людская не пропала, чтоб осталась жива, и мы с матерью вашей Ладой жили и здравствовали. А этого зверёныша отправьте домой, в царство Пекельное. Там ему самое место будет. — И на ребёнка посмотрел: пока отлучался, тот подрос изрядно, уж паренёк лет десяти от роду.

— А мне здесь дом, — нагло ответил незваный гость, глядя на райского управителя пекельным глазом. — Выделяй — ка дед мне место в Ирие, и жить я у вас тепериче буду, потому как отец здесь мой, Услад, обитает!

— Да кто ты какой, тоже нашёлся, самозванец! — Вскричал Услад, но как — то не очень уверенно. — Не отец я тебе, не знаю тебя, и знать не хочу!

— Хочешь ты, или не хочешь — дело десятое, батюшка. А знаться со мной придётся, потому как сын