Ни о чем не жалею - Даниэла Стил

— Я тоже люблю Четвертое июля, — сказал Джо, глядяна Габриэлу с какой-то тоскливой нежностью. — Когда я был мальчиком, вэтот день мы с друзьями всегда отправлялись в поход. Мы ставили палатку,разводили костер, ловили рыбу и пекли картошку в золе. Она вечно у насподгорала и скрипела на зубах, но я до сих пор помню этот замечательный вкус. Аеще мы с братом мечтали запустить «Большого Огненного Змея», но в Огайо до сихпор запрещено продавать фейерверки детям младше четырнадцати лет.

Габриэла удивленно посмотрела на него.

— Ты не говорил мне, что у тебя есть брат. — Они сДжо были знакомы уже почти четыре месяца, но за это время он ни разу неупомянул о том, что, кроме него, в семье был еще один ребенок.

Джо немного помолчал, потом посмотрел ей прямо в глаза. Вего взгляде было столько боли, что Габриэла не-. вольно поднесла к губамладонь.

— Что?..

Джо опустил голову и сказал глухо:

— Джимми был всего на два года старше меня. Он утонул,когда мне было семь. Это случилось на моих глазах.

Мы пошли купаться, и он попал в водоворот. Нам не разрешаликупаться одним, без взрослых, но… — Его глаза неожиданно наполнились слезами,но Джо, похоже, этого даже не заметил. Зато Габриэла заметила и, поддавшисьвнезапному порыву, вдруг протянула левую руку и коснулась его пальцев. Вследующее мгновение по ее руке словно пробежал электрический ток; он поднялсяот запястья вверх и рассеялся только где-то возле сердца, заставив егозатрепетать.

— Да… — Джо судорожно, со всхлипом, вздохнул. — Явидел, как Джимми погрузился с головой, раз, другой, третий… Нужно былопротянуть ему что-то, но было начало лета, и я никак не мог найти ни палки, нидостаточно крепкой сухой ветки, а живые ветви никак не ломались, хотя я грыз ихзубами. Горький вкус молодой коры до сих пор стоит у меня во рту… А Джимми всепогружался и погружался, и с каждым разом он все дольше оставался под водой. Япобежал за помощью, но мы отошли слишком далеко от города, и место былосовершенно безлюдное. Когда я наконец встретил на шоссе машину и привел помощь…

Джо запнулся и не смог продолжать, и Габриэле захотелосьобнять его за плечи и прижать к себе, но она знала, что не может, не должнаэтого делать.

Джо снова с трудом сглотнул и закончил:

— ..Я не сумел помочь Джимми. Он утонул. Ты скажешь —что мог сделать семилетний ребенок? Но чувство вины не оставляло меня. Иродители тоже так считали. Нет, конечно, они ни разу не сказали мне этогопрямо, но я все равно чувствовал…

По его щекам катились слезы, и Габриэла несильно пожала егопальцы.

— Почему… почему ты так думаешь? — спросила она.Это просто судьба.

Джо ответил не сразу. Он вздохнул, потом, отняв у нее руку,вытер щеки тыльной стороной ладони.

— Это я подбил Джимми пойти на реку. Нам непозволялось… Я не должен был этого делать.

— Но тебе было семь лет, а ему — девять. Он мог бысказать «нет»…

— В том-то и дело, что не мог. Джимми обожал меня иникогда мне ни в чем не отказывал. И я… часто этим пользовался. — Джовздохнул. — Когда он умер, все изменилось. Папа стал очень молчаливым икаким-то задумчивым, да и в маме как будто что-то надломилось… Наверное, онатак и не сумела оправиться после смерти Джимми, хотя с тех пор прошло целыхсемь лет. Когда папа внезапно умер, это была уже последняя соломинка…

Габриэла кивнула. Она не понимала только одного: почему матьДжо не подумала об оставшемся сыне. Ее решение покончить с собой было жестокимв первую очередь по отношению к нему. Можно сказать, что она своими рукамисделала Джо сиротой.

Но Габриэла не сказала об этом вслух. Она видела, что Джо итак тяжело. Но он как будто подслушал ее мысли.

— Ты спросишь — почему она так поступила, —проговорил он. — Этого я не знаю, да и никто, наверное, не знает. Мнеизвестно только то, что подобные вещи часто случаются без всяких видимыхпричин. Теперь я понимаю это лучше, чем кто-либо другой. «Благоговею ибезмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами»— вот и все, что я могу на это сказать.

Габриэла понимающе кивнула. Приходилось порой защищать бога,когда люди спрашивали: «За что? Чем я прогневил небеса?» Не оставалось ничего,кроме смирения и терпения, особенно если эти вопросы задавались себе.

— Да, — продолжал Джо. — Мои ответы нискольконе помогают ни людям, потерявшим близких, ни мне самому. И у меня уже нет сил,чтобы не спрашивать себя — почему. Меня хватает только на то, чтобы не роптатьна господа. И все равно… Знаешь, я до сих пор скучаю по Джимми.

Да, он все еще скучал по своему старшему брату, хотя со дняего гибели прошло почти двадцать пять лет. Каждый раз, когда он вспоминал илиговорил о случившемся, боль становилась такой острой, словно это произошлотолько вчера.

— Смерть Джимми изменила все мое детство, — глухосказал Джо. — Я чувствовал свою ответственность, свою вину перед ним иперед родителями. И перед собой.

В один день я стал другим, словно я вдруг вырос. А потом…

Он не договорил, но Габриэла прекрасно поняла, что имел ввиду Джо. В семь он потерял брата, а в четырнадцать — обоих родителей. И в этомДжо, наверное, тоже винил себя. Она слишком хорошо знала, что это значит —постоянно чувствовать свою вину.

— Я тоже всегда считала себя виноватой во всем, чтопроисходило в нашей семье, — сказала она. — Ну почему, почему дети таклегко принимают на свои плечи эту непосильную тяжесть? Постоянно чувствоватьсебя виноватым во всем и не иметь ни сил, ни возможности что-либо изменить —это может свести с ума и взрослого человека.

Сама Габриэла очень хорошо помнила то время, когда она никапли не сомневалась в том, что родители отказались от нее потому, что она былаплохой, непослушной, гадкой. Она начала думать иначе совсем недавно.

— Опять — «почему»!.. — Джо усмехнулся. — Наэтот раз я, кажется, знаю ответ. Да и ты тоже, сестра Берни… — Слова «сестраБерни» он подчеркнул голосом. «Будьте чисты, как дети, ибо таковых есть ЦарствоБожие», — процитировал он. — Впрочем, это я не о себе.

— Но ведь ты действительно не был ни в чемвиноват! — воскликнула Габриэла. — Ведь все могло случиться иначе —ты мог утонуть вместо Джимми. Никто не знает, почему умереть суждено былоименно ему, а не тебе!

— Я часто желал утонуть вместо него, — ответил Джопечально. — Мы все очень любили Джимми. Он был первенцем, любимцем,утешением и отрадой отца и матери.

Он блестяще учился, блестяще рисовал и вообще — все, что быон ни делал, все было замечательно. Нет, я не ревную, я сам души в нем не чаял.Просто… Нет, это трудно объяснить… — Он сморщился и досадливо пощелкал пальцамиот бессилия подобрать нужные слова, потом улыбнулся невесело. — Надеюсь,когда-нибудь мы увидимся с ним на небесах. Но это будет, наверное, не скоро… —Джо немного помолчал. — Я не должен был говорить тебе все это, —добавил он. — Просто чаще всего я вспоминаю Джимми по праздникам и ещекогда по телевизору показывают бейсбол. Джимми был превосходным подающим…