Ни о чем не жалею - Даниэла Стил

— Знаешь, может быть, тебе стоит разыскать отца ипоговорить с ним обо всем, — неожиданно предложил Джо, и Габриэла невольновздрогнула. Она сама часто думала о том же самом, и то, что Джо сейчас сказалоб этом, поразило ее. Да, она отыщет отца и спросит у него прямо, почему он незащитил ее от матери, почему бежал к другой женщине, почему бросил своюединственную дочь на произвол безумного чудовища. Но это только когда онастанет монахиней, а заповеди «Прости врага» и «Почитай отца своего» станут длянее законом, через который нельзя переступить ни при каких обстоятельствах.Пока же Габриэла даже не знала, где ей следует искать мистера Джона Харрисона.От матери она слышала, что ее отец переехал в Бостон, но это было почтидвенадцать лет назад.

— Он, наверное, даже не знает, где я, — неувереннопроизнесла она. — Вряд ли мать известила его о том, что она бросила меня вэтом монастыре. Несколько раз я пыталась поговорить об этом с нашейнастоятельницей, но матушка Григория всегда говорила мне, что я должнаперестать цепляться за прошлое и начать жить настоящим. Наверное, она права… —Габриэла вздохнула. С тех пор как папа ушел от нас, он ни разу не навестилменя, ни разу не позвонил и не написал. Наверное, и ему я тоже не нужна.

Тут ее взгляд сделался печальным. Джо понял, что вспоминатьоб этом Габриэле все еще больно.

— Вероятно, твоя мать просто не позволяла емувстречаться с тобой, — сказал Джо, но Габриэлу это уже давно неуспокаивало. Быть может, подумала она сейчас, матушка Григория права, и ейдействительно пора перестать мучить себя воспоминаниями о прошлом, которое всеравно нельзя ни изменить, ни поправить. Теперь у нее была совсем другая жизнь,и призраки страха и боли с каждым днем все больше и больше теряли над нейвласть, хотя в отдельных случаях — особенно по ночам — они все еще будоражилиее память и терзали душу.

— А где сейчас твоя мать? — мягко поинтересовалсяДжо.

— В Сан-Франциско. Там она, во всяком случае, жила,когда мне исполнилось восемнадцать. Именно тогда она перестала посылать деньгиза мое содержание. Мать платила монастырю за комнату и еду и даже триждыпожертвовала некоторую сумму на ремонт нашей церкви.

Это… — Ее передернуло. — Это было как взятка за то,чтобы меня держали в монастыре до конца моих дней.

Насколько я знаю, матушка Григория отправила эти деньги вдругую обитель, где никто не знал, откуда они…

У Джо по-прежнему не укладывалось в голове, как моглиродители Габриэлы просто взять и бросить ее — вычеркнуть ее из своей жизни,словно она умерла. Нет, хуже: словно ее никогда не существовало на свете.

«Никогда я этого не пойму», — подумал он и неловкопошевелился на скамье.

— Матушка Григория права — лучше об этом забыть, —просто сказал он. — Здесь тебя все любят, здесь ты можешь жить нормальной,спокойной жизнью, здесь, в конце концов, ты нашла свое призвание. Возможно,когда-нибудь ты станешь настоятельницей этого монастыря, и это будет толькологично. Похоже, господь неплохо распорядился нашими жизнями, ты не находишь?

Их взгляды встретились, и Габриэла несмело улыбнулась. Да,она считала, что нашла свое счастье, но оно досталось ей слишком дорогой ценой.Какая-то часть ее словно застряла в прошлом, и извлечь ее оттуда, спасти небыло никакой возможности. Но без этого она не могла чувствовать себяполноценным человеком — ей все время чего-то не хватало. И, судя по всему,что-то подобное ощущал и Джо.

Джо наклонился вперед и ласково потрепал ее по руке.Почувствовав его прикосновение, Габриэла невольно вздрогнула. Его рука былатакой твердой и сильной и вместе с тем такой горячей, что она снова подумала оботце. Он был единственным мужчиной в ее жизни, который прикасался к ней так.

Словно прочтя ее мысли, отец Коннорс медленно поднялся.

— Пожалуй, мне пора, — сказал он неловко. — Ядолжен отвезти обратно моих коллег. Они, я думаю, так наелись, что сами и шагуне смогут ступить. Кроме того, отец Питер весь день прикладывался к стаканчикуи, должно быть, совсем осовел. Как бы нам не пришлось его нести.

Габриэла представила себе пьяного священника, который,шатаясь и распевая церковные гимны, бредет по дорожке монастырского сада подлюбопытными взглядами послушниц и монахинь, и не сдержала улыбки.

— За кухней стоит тачка, на которой мы возимпродукты, — сказала она и тоже поднялась. — В крайнем случае можнобудет ею воспользоваться. Впрочем, это, конечно, шутка. Я уверена, что отецПитер умеет держать себя в руках.

Она осмотрелась и увидела отца Питера, который как ни в чемне бывало беседовал с матушкой-настоятельницей. Второго священника, которыйслужил сегодня мессу, нигде не было видно, однако Габриэла не сомневалась, чтоон тоже встретил каких-то старых знакомых.

Потом из кухни появилась сестра Эммануэль. Она Оглядываласьпо сторонам с таким видом, словно собиралась скомандовать кандидаткам ипослушницам начинать убирать со столов, и Габриэла, привыкшая беспрекословноповиноваться своей наставнице, сделала непроизвольное движение в ее сторону. Носестра Эммануэль вернулась в кухню, так ничего и не сказав, и Габриэла соблегчением вздохнула. Ей, как и всем остальным, не хотелось, чтобы праздниккончался так скоро. Для нее это была самая счастливая в жизни Пасха, и нетолько из-за угощения, которое казалось невероятно вкусным после долгого поста,но и благодаря тому, что ей удалось поговорить с человеком, который понимал еекак никто другой.

Глядя на усталые, но довольные лица гостей и монахинь,Габриэла тихонечко вздохнула.

— Я никогда никому не рассказывала о том, о чемговорила с тобой, — призналась она. — Все это слишком пугает меня Досих пор пугает.

— Не позволяй прошлому забирать над собой такую власть, —посоветовал Джо. — Тебя никто больше не посмеет обидеть. Твои мать и отецдалеко и никогда не вернутся. А если вернутся, то никто не заставит тебявернуться к ним. Ты понимаешь?..

Он посмотрел на нее так пристально, словно гипнотизировал.

— Здесь, в монастыре, ты в безопасности. Тебя защищаютсестры и сам господь — так какого заступничества еще ты можешь желать?

Габриэла только кивнула, чувствуя, что не может произнестини слова. Чувство облегчения и благодарности нахлынуло на нее с такой силой, чтоона с огромным трудом сдерживала подступившие к глазам слезы. Джо сноваотпустил ей грехи, утешил ее, а его добрые и мудрые слова заставили Габриэлуповерить, что ей действительно ничто не грозит.

— Увидимся в исповедальне. И старайся держатьсяподальше от сестры Анны, — сказал Джо, улыбаясь несколько принужденно.Разговаривая с Габриэлой, он иногда чувствовал себя невероятно старым. Он знал,что ей уже почти двадцать два года, однако о мире за стенами монастыря оназнала лишь немногим больше, чем тогда, когда десятилетней девочкой впервыепереступила порог обители Святого Матфея. По сравнению с ней Джо был гораздоболее опытным, мудрым, искушенным в путях мира. И все же вопросы и сужденияГабриэлы, казавшиеся на первый взгляд простыми и наивными, случалось, ставилиего в тупик.