Ни о чем не жалею - Даниэла Стил

— Я уверена, что после сегодняшнего праздника у сестрыАнны будет много новых тем для сплетен и разговоров. Она видела, как мыразговаривали… — сказала Габриэла и печально вздохнула. По правде говоря,спокойно сносить постоянные придирки и вздорные обвинения сестры Анны ейстановилось все тяжелее, и она чувствовала себя усталой.

— Ну и что? — удивился Джо. — Какая ейразница, с кем ты разговариваешь? Почему ее это так занимает?

— Ах, да откуда я знаю. На прошлой неделе она заявила сестреЭммануэль, будто я пишу рассказы вместо того, чтобы читать вечерние молитвы. Вобщем, дня не проходит без того, чтобы она не наябедничала на меня нашейнаставнице, по обыкновению наврав на меня с три короба.

— Продолжай молиться за нее, Габриэла, — значительнопроизнес отец Коннорс. — Господь услышит тебя и вразумит сестру Анну. Илиже она сама устанет от своей злобы.

Габриэла, вздохнув, кивнула. Если бы не глупые выдумкисестры Анны, все было бы так славно.

— А теперь мне действительно пора идти, — сказалаона, заметив сестру Эммануэль, которая снова появилась из кухни исигнализировала ей взглядом. — Еще раз с праздником, святой отец.

И она быстро пошла в кухню, где ее ждали груды тарелок,кастрюль, сковородок и еще теплых противней.

Послушницы уже начали убирать со столов, и посуды постоянноприбавлялось. То и дело хлопали дверцы холодильников, куда убирались остаткииндейки, ветчины и окороков. Знаменитое фруктовое желе съели все, и Габриэлапожалела, что так и не успела его попробовать.

Потом она вспомнила слова Джо. «Прошлое изменить нельзя,поэтому жалеть о нем не стоит», — сказал он, и сейчас Габриэла подумала,что это в равной степени относится и к съеденному гостями желе, и к ее прежнейжизни. Мысль об этом заставила ее улыбнуться.

«Будем думать о будущем», — решила она, засучиваярукава, повязывая рыжий клеенчатый фартук и натягивая толстые резиновыеперчатки. Вооружившись мочалкой из мягкой медной проволоки и бутылочкой жидкогомыла, Габриэла встала у ближайшей металлической мойки, в которой громоздиласьнастоящая гора грязных тарелок. У соседней мойки трудилась сестра Анна, но онабыла так занята, что не обратила на Габриэлу никакого внимания, и та вздохнулас облегчением. Что ни говори, а сейчас она могла превосходно обойтись безязвительных замечаний соперницы.

Прошло не менее трех часов, прежде чем последняя тарелкабыла отмыта до скрипа, вытерта и водружена в гигантский буфет красного дерева.(В монастыре бытовала шутка, что в прошлом веке этот буфет, в котором было неменьше десятка запиравшихся на ключ отделений, служил карцером дляпроштрафившихся послушниц, но в это не верилось — слишком уж красивой быларезьба, и слишком уж сухим и звонким — драгоценное дерево, из которого былисделаны дверцы и стенки.) К этому времени все гости уже разъехались по домам,старые монахини дремали в уютном холле перед камином, а трое священниковвернулись в приход Святого Стефана. Все были счастливы и довольны, и лишьмать-настоятельница стояла у окна своей кельи, пристально глядя куда-то вдаль.На лице ее лежала печать озабоченности и глубокого беспокойства.

В течение следующих полутора месяцев Габриэла была оченьзанята. Она посещала мессы, исполняла все послушания, работала в саду ичувствовала себя совершенно счастливой. Несмотря на все заботы, Габриэлаухитрялась работать над рассказом, который никак не могла закончить. Рассказвсе время обрастал подробностями, в нем то и дело появлялись новые персонажи, ато и целые сюжетные линии, и матушка Григория, прочтя начало, пошутила, что онна глазах превращается в целую повесть. Это, впрочем, не мешало ей гордитьсяГабриэлой, которая с каждым днем писала все лучше и лучше. Сестра Анна тоже навремя примолкла и перестала жаловаться на Габриэлу по каждому поводу.

Между тем июнь катился к концу, и в Нью-Йорке было жарко идушно. В это время года самые старые из монахинь обычно уезжали в сестричество,расположенное в прохладных Катскиллских горах, и, по выражению самой матушкиГригории, «спали там до осени как Рипван-Винкль». Послушницы и монахини помоложе,как правило, оставались в городе, ибо не могли бросить работу в домепрестарелых, в детской больнице и летней школе. Впрочем, и их — по двое, потрое — время от времени отправляли отдохнуть. Лишь кандидатки в орденпродолжали трудиться, готовясь к августовским экзаменам, по результатам которыхих либо производили в новициантки, либо… Впрочем, об этом «либо» никому нехотелось даже думать. Девушки занимались от зари до зари, зубря псалмы имолитвы. В этом их вдохновлял пример матери-настоятельницы, которая, казалось,никогда не уставала. Несмотря на то что с отъездом пожилых монахинь на ее плечилегла дополнительная нагрузка, она оставалась такой же спокойной, сдержанной исобранной, как всегда. Глядя на нее, девушки начинали чувствовать себяувереннее.

В начале июля в монастырь вернулись несколько монахинь иззарубежных миссий ордена. Их рассказы об Африке и Южной Америке хотелосьслушать, разинув рот. Габриэла даже позволила себе помечтать о том, чтокогда-нибудь она тоже поедет в дикий уголок джунглей, чтобы лечить или учитьграмоте маленьких черных ребятишек.

Такая работа была ей очень по душе, однако — в силу рядапричин — она не стала делиться этими мыслями даже с матушкой Григорией. Вместоэтого она продолжала с напряженным вниманием слушать рассказы сестер-миссионерок,а когда те уехали — написала о них и их труде целую серию коротких,поучительных рассказов. Сестра Эммануэль, прочтя их, заявила, что этонепременно нужно опубликовать. Габриэла наотрез отказалась. Она писала этиистории только для сестер и, конечно, для себя. Во время работы ее посещалочувство небывалой свободы, словно кто-то другой, все понимающий, водил еерукой. Сама же она на это время как будто растворялась, переставаласуществовать, хотя дух внутри ее, безусловно, смотрел на мир ее глазами.

Передать это словами было очень трудно, да она и непыталась. Только однажды поделилась своими ощущениями с Джо, который застал еекак-то сидящей в саду с тетрадкой на коленях. Габриэла грызла яблоко и писала.

Он, бесшумно подойдя сзади, не удержался и спросил, нельзяли ему взглянуть. Когда, покраснев от смущения, Габриэла протянула ему тетрадьи Джо прочел несколько страниц, он был тронут до глубины души.

Это была история о маленькой девочке, которая умерла оттого, что родители жестоко с ней обращались. Потом, превратившись в ангела, онавернулась на землю, чтобы бороться с несправедливостью и утешать другихмаленьких детей, которых несправедливо наказывали родители.

— Хорошо бы это напечатать, — сказал Джо,возвращая тетрадь Габриэле.

Его лицо было покрыто ровным бронзовым загаром, и Габриэла,искавшая предлога, чтобы переменить тему, поспешила спросить, где он такзагорел. Джо Коннорс ответил, что был в отпуске и отдыхал на Лонг-Айленде, гдекаждый день играл с друзьями в теннис.