Ни о чем не жалею - Даниэла Стил

Выйдя из церкви, Габриэла поднялась на крытую галерею,свернула в центральный коридор и, найдя нужную дверь, отперла ее. Сняв состеллажа большую картонную коробку с документами, она поставила ее на стол истала перебирать лежащие в коробке бумаги. От бумаг поднималась удушливая пыль,и Габриэла несколько раз чихнула.

Потом она услышала в коридоре шаги. Шаги миновали дверькельи, остановились, потом снова вернулись.

Габриэла, краем ухом прислушивавшаяся к этим звукам, даже необернулась. Она очень боялась пропустить искомый документ.

Скрипнула дверная петля. Кто-то вошел в комнату.

Габриэла знала, что это не может быть никто из сестер.Монахини ходили совершенно бесшумно, их движение сопровождал лишь легкий шорохдлинных, достававших до самого пола накидок. Если бы Габриэла дала себе трудзадуматься, то сразу бы поняла, что эти тяжелые шаги принадлежат мужчине, ноона была слишком сосредоточена на своих поисках.

Наконец Габриэла почувствовала, что кто-то стоит прямо у нееза спиной, и, заложив пальцем то место, до которого дошла в своих поисках,досадливо обернулась.

У дверей кельи стоял Джо. Стоял и смотрел прямо на нее. Лицоего было перекошено, словно от боли.

— Привет, — негромко произнесла Габриэла. Егопоявление было, конечно, неожиданным, однако она не очень удивилась. Из церквиможно было выйти двумя путями. Отец Джо обычно пользовался самым коротким изних — тропинкой через монастырский сад, которая вела прямо к калитке в воротах.Но существовал и второй путь — по крытой галерее, через административный корпуси парадную дверь. Ту самую дверь, которая когда-то показалась маленькойГабриэле похожей на дверь тюрьмы или людоедского замка.

— Что-нибудь случилось? — спросила она, когда Джоничего не ответил.

Он отрицательно покачал головой, но выражение его лицанисколько не смягчилось.

— Ты выглядишь так, как будто у тебя неприятности.

Джо долго не отвечал. Потом, не отрывая от нее своихвоспаленных глаз, он шагнул вперед и прикрыл за собой дверь, хотя оба знали,что поблизости никого нет.

Выходящими в этот коридор кельями никто не пользовался уженесколько лет.

— Да, у меня неприятности, — тихо сказал Джо, нобольше ничего не прибавил. Он просто не знал, с чего ему начинать и какимисловами выразить то, что было у него на сердце. , — Что же все-такипроизошло, Джо? — спросила Габриэла таким тоном, каким обычно говорят сребенком.

Лицо и поза Джо напомнили Габриэле маленького мальчика,которого она недавно видела во сне. «Кто тебя обидел?» — хотелось ей спросить,но она понимала, что Джо ее просто не поймет. Поэтому она просто смотрела нанего, ожидая ответа, и Джо неожиданно отвел взгляд.

Шагнув к столу, он взял в руки одну из отложенных Габриэлойбухгалтерских книг и начал рассеянно ее листать.

— Что ты здесь делаешь, Габи? — глухим голосомспросил он.

Он назвал ее Габи — именно Габи, а не Габриэла и не сестраБернадетта, и ей вдруг стало понятно, что они снова — близкие друзья. Дажебольше — Габриэле Джо казался почти что родным.

— Сестра Эммануэль никак не может найти кое-какиесчета, которые необходимо срочно оплатить, — пояснила она. — Яподумала, что их могли отнести сюда.

Ее платье было в пыли, выбившиеся из-под платка волосырастрепались, щеки покрылись легким румянцем.

Габриэла выглядела прелестнее, чем когда-либо, и Джо не могэтого не заметить. Он стоял так близко, что мог бы до нее дотронуться, но непосмел. Он только положил на край стола старую книгу, которую все еще держал вруках, потом беспокойным жестом передвинул ее поближе к центру.

— Я все это время думал о тебе, — сказал он почтипечально, но Габриэла не поняла, что он имел в виду. В его словах не было нималейшего следа неудовольствия или раздражения, и она почувствовала, как у неенемного отлегло от сердца.

Должно быть, удивление все же отразилось у нее на лице,поскольку Джо поспешно добавил:

— Слишком много.

Он слегка выделил голосом первое слово, и Габриэла сновазадумалась о том, что это может означать.

— Ты… ты, быть может, жалеешь, что рассказал мне оДжимми? — спросила она.

В тишине этой прохладной, пустой кельи ее голос прозвучалтак тепло и нежно, что Джо ощутил его как физическую ласку. Он слегкавздрогнул, потом закрыл глаза и покачал головой. Его рука медленно поднялась,и, прежде чем Габриэла успела осознать, что происходит, ее пальцы очутились вего теплой, чуть шершавой ладони.

Прошло несколько секунд, прежде чем он снова открыл глаза.Габриэла все еще подыскивала подходящие слова, которые могли бы успокоить его.Но Джо опередил ее. Когда ей уже казалось, что она вот-вот их найдет, он открылрот и заговорил:

— Разумеется, я не жалею об этом, Габи. Ведь мы с тобой— друзья. Я думал о других вещах. О тебе, о себе, о том, как мы жили раньше… олюдях, которые причинили нам столько боли и зла. О тех, кого мы любили ипотеряли… — Тут Габриэла подумала, что он потерял намного больше. У него былиродители и брат, которых Джо любил и которые любили его. Сама же она в последнеевремя все чаще и чаще сомневалась в том, что родители ее когда-нибудь любили.Поэтому считала, что скорее обрела многое, чем потеряла. Нельзя потерять то,чего у тебя никогда не было.

— Мы посвятили свои жизни служению богу, —произнес Джо каким-то отчаянным голосом. — И это должно быть для насглавным, ведь так?!

Он как будто искал ответ на какой-то мучивший его вопрос,который не осмеливался задать вслух.

— Конечно, — уверенно ответила Габриэла. — Тыи сам это знаешь — зачем же спрашивать?

— Да, я знаю, — кивнул он как-тобезнадежно. — И еще неделю назад я был совершенно уверен, что никогда несделаю ничего, что могло бы повредить… моей и твоей жизни, — сказал он,так и не осмелившись произнести слово «вера».

Габриэла покачала головой. Она все еще ничего не понимала.

— Ты ничем мне не повредил, — сказала она иласково улыбнулась ему, как мать улыбается заплаканному малышу, спеша егоуспокоить, но еще не разобравшись, что за беда с ним приключилась. — Ниты, ни я не сделали ничего такого, за что нас можно было бы осудить.

В ее голосе звучала такая уверенность, что Джо показалось,будто ему вонзили в грудь кинжал. Такой чистоты и невинности он еще не встречалникогда и нигде.

— Я сделал, — сказал он упрямо.

— Да нет же, ты не мог! — воскликнула Габриэла вполной уверенности, что он не мог совершить ничего дурного ни против веры, нипротив нее, ни против кого бы то ни было.

— Мои мысли… — проговорил Джо и посмотрел ей прямо вглаза. — Это были опасные мысли, Габриэла.