Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны - Митрофан Сребрянский

обозы; едут смены на позиции. И каких только костюмов тут нет! Белые и черные, короткие и длинные полушубки, шинели, китайские ватные халаты, чуйки, папахи, фуражки, китайские войлочные шапки – все перемешалось, как в калейдоскопе. Офицеры тоже в разном одеянии. Все друг над другом острят по поводу костюмов. Одно только является общим для всех: не ропщут.

Так весь день и прошел в скуке и однообразии: сидели, пили чай, говорили, опять пили чай, читали вслух самые новейшие газеты… от 5 октября.

2 ноября

Мороз еще крекче, но тихо, и потому погода кажется теплой. Все-таки на воздухе служить невозможно, и я все откладываю и откладываю богослужение. Грустно, но что же делать? Ни одной фанзы нет в нашей деревне просторной, чтобы устроить в ней службу. Boт 4 ноября думаю ехать в деревню Тадзеин; там есть подходящая фанза. Может быть, удастся отслужить св. литургию.

Положительно удивляют меня китайцы. Недаром кто-то из мудрых советует при встрече с человеком искать в нем, прежде всего, остатки образа Божия, т. е. хорошее, доброе. Вот и китайцы, при массе несимпатичных черт, имеют много хорошего, которое, при внимательном наблюдении и добром к ним отношении, обнаруживается. Напр., их истинно братское отношение в продолжение более месяца к нашему солдату Раскопатину – ведь это прямо в восторг всех нас привело. Теперь наши хозяева… Мы, действительно, хорошо к ним относились, но и они не пожелали остаться в долгу. Сегодня после обеда вдруг открывается дверь, и с победоносным видом вваливаются наши хозяева, два брата. Улыбка от уха до уха. Отдав нам честь по-военному, они громко заявляют:

– «Капетана! кулиса ю (есть), глуса ю».

И положили на стол двух кур и с десяток груш. Мы подумали, что это они из Мукдена принесли продать нам; потому я и спрашиваю:

– «Сколько вам денга надо?»

Они сделали из себя знак вопроса, и потом вдруг оба, мотая головами, заговорили:

– «О, капетана, капетана! денга не надо: шибко знаком», т. е. что это они по знакомству, по дружеству принесли нам, помня наше добро. Очень растрогали нас. Я все-таки достал немного денег, чтобы они дали их «Бабушке» и детям.

Сколько раз уже приходили они к нам! При нас словари и «разговоры» русско-китайские печатные. Но мы к ним не прибегаем: объясняемся и так. Здесь образовался какой-то свой особый русско-китайский жаргон, на котором обе стороны трещат без умолку и отлично понимают друг друга. В этот жаргон вошли русские слова на китайский лад и чисто китайские: «ломайло», «контрами», «иго солнце», «ходя», «машинка» (обманщик) и др. Остальное дополняется выразительнейшей мимикой и жестикуляцией.

Сегодня на нашем биваке кипит работа: из гаоляна строят лошадям конюшни, а у нас в фанзе Галкин сложил печь: все-таки не так холодно будет. Купили в Мукдене белой бумаги и ей сплошь оклеили окна и дверь, предварительно оборвав прежнюю газетную обклейку. Вообще уборка была генеральная; даже паутину снимали; точно к Светлому празднику готовимся. Не нарадуемся теперь: так стало в фанзе светло. К вечеру все окончили и пошли гулять. Приходим на «Неву», длинную, версты в две, лужу. Лед, как стекло, так соблазнительно, к тому же и засиделись за непогоду. Ну, и решили малость размяться: сбросили с плеч кто двадцать, кто тридцать лет, и пошло катанье на льду, да такое энергичное, что матушка «Нева» стонала. Утешение вышло велие, и гимнастика хорошая.

3–6 ноября

Сегодня поднялись рано (было еще темно): в 8 часов придет главнокомандующий. Он объезжает войска. Я вышел гулять и встретил поезд ген. Куропаткина. Благословил я издали его вагон. Много нужно этому человеку сил души и тела, чтобы справиться с возложенной на него трудной задачей. Мне кажется, одних собственных сил ему мало, и он более, чем кто-либо, нуждается в поддержке Высшей Силы. Особенно нужно молиться за него и просить ему от Бога благодати.

Проехал поезд. Я еще немного погулял. Смотрю: со стороны позиций быстро приближается отряд какой-то кавалерии. Ближе. Что-то лошади как будто малы. Подъхали, и я не мог удержаться от смеха. Это, оказалось, пехотные солдаты отвезли на ослах хлеб на позиции и оттуда возвращаются уже верхами, усевшись на крупах ослов. Фигура солдата громадная, а осел такой маленький и семенит ножками быстро-быстро. Зрелище получается столь смешное, что все невольно хохочут.

Генерал Куропаткин верхом объехал наш полк и благодарил 2 раза:

– «Спасибо, драгуны: работали молодцами», – говорил он.

– «Рады стараться», – гремело в ответ.

Затем главнокомандующий вызвал из рядов Раскопатина, что бежал из плена, и сам лично приколол к его груди георгиевский крест со словами:

– «Именем государя императора награждаю тебя. Спасибо за молодецкую службу», – сказал он и поехал дальше.

А счастливый новый георгиевский кавалер возвратился в эскадрон с решимостью добыть потом второго «Георгия».

Печь у нас уже топится. С ней как-то стало теперь уютнее и веселее. Такое удовольствие ее топить: сами бросаем гаолянные корешки в огонь.

Испекли просфоры, а служить 4 ноября не пришлось. И я сам виноват в том. За объездом повар Ваня подал кашу из гаоляна. Соскучившись по каше вообще, я и съел целую тарелку и жестоко расплатился за невоздержание. В желудке получилось такое «ломайло», что пришлось приняться за горячие бутылки и опиум, а назначенную на 4-е службу отложить.

Рано утром 4-го Ксенофонт подошел ко мне и подал телеграмму от великой княгини Елисаветы Феодоровны:

«Сегодня 3 ноября утром скончался тихо в Елисаветинском госпитале в Харбине ротмистр Бодиско; сподобился 2 раза приобщиться св. Таин. Помолитесь за упокой его души. Не сомневаюсь, что Ваши молитвы о его бедной семье укрепят их в тяжком испытании. Помоги Вам, Господь! Елисавета».

Как громом сразила нас весть о новой жертве. И все выпадает на долю бедного 4-го эскадрона.

Замечательно: 30 октября мы получили известие, что больному Бодиско лучше, и порадовались. Однако ночью под 3 ноября я вижу во сне, что Бодиско умер, и я утешаю его супругу. Утром, когда я рассказал об этом своим сожителям, то все шутя решили: значит, выздоровел; ведь наяву бывает наоборот. Вдруг телеграмма, что именно 3 ноября Бодиско, действительно, умер. Я послал его жене телеграмму, в которой, утешая ее, мне пришлось невольно повторить то, что говорил ей во сне.

Сейчас же послали в эскадроны записки с приглашением на панихиду по усопшем товарище. Господи, до чего тяжелая эта была панихида!

Мороз; страшный ветер. Все вокруг скрипит и стонет. Мы приютились около гаолянной конюшни, чтобы хоть немного защититься от ветра. И вот с завыванием бури