Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семенова

Но никак не могла Россия обрести единства перед лицом врага. Политические распри оказывались сильнее. В Москве продолжали действовать политические объединения. Образовался Торгово-промышленный союз и Правый центр. Последний был задуман, как междупартийное объединение, в котором участвовали все антибольшевистские течения, от монархистов до кадетов. Видную роль играл в нём генерал Гурко, перебравшийся в Первопрестольную из Петрограда. Но не устояло и это общество. Крайне-правые, придерживавшиеся прогерманской ориентации, вступили в прямые переговоры с немцами, остальные не могли примириться с этим, в итоге центр раскололся. Крайних Пётр Андреевич не любил всегда. К какому бы лагерю они не принадлежали. Именно крайние, не желая уступать ни в чём, разрывали Россию в разные стороны, как бешеные кони, раздирающие обречённого на четвертование. Раскалывали любое объединение, вносили раздор по вопросам второстепенным, отвлекая внимание от главных, увеличивали бездумно смуту и сумятицу в мыслях. Не симпатизировал Вигель союзникам, не ждал от них добра, но и не с немцами же было, уподобляясь большевикам, заключать договорённости! К тому же, что и на них – какая надежда? Все преследуют свои интересы, а Россия – кому нужна? Россию только сами русские спасти могут. А русские расходятся в разные стороны из-за надуманных «ориентаций»: кто за немцев, кто за французов…

Взамен Правого центра создали центр Национальный. Приняли надпартийную программу, стали налаживать связь с антибольшевистскими силами в Сибири и на Юге. В Национальном центре принимали участие люди самых разных политических убеждений. Выделялась фигура идеолога земства, одного из отцов-основателей Союза 17 октября Дмитрий Шипова. Весомую роль играли кадеты, являвшиеся связующим звеном между Национальным центром и более левым Союзом возрождения. Петра Андреевича участвовать в работе центра пригласил князь Павел Долгоруков.

Павел Дмитриевич был человеком редких качеств. И всегда удивлялся Вигель, как такой человек может быть членом партии Милюкова? По уму, по душевным качествам, по внутреннему благородству даже близко не приближался кадетский лидер к князю. Что такое был Милюков? Достаточно бесталанный человек, которому не хватило способностей, чтобы стать серьёзным историком, политикан, заботящийся более всего о собственной популярности, не брезгающий шулерскими методами и ложью для достижения своих корыстных целей, пустозвон, речи которого всегда были лишены глубины и знаний, но напичканы с потолка взятыми данными и громкими словами… Никак иначе не мог оценивать его Вигель и презирал всей душой. И ещё больше стал презирать после того, как Милюков пренебрёг даже собственной партией, своими соратниками. Столько времени клявшийся в верности союзникам, оказавшись за бортом, он резко сменил ориентацию на прогерманскую, а когда партия не поддержала его, откололся с небольшой группой сторонников, продолжая, при этом, называть себя лидером кадетской партии. Этого отступничества не мог простить ему даже князь Долгоруков, всегда защищавший Милюкова, не позволявший дурно отзываться о нём в своём присутствии.

Павел Дмитриевич считался совестью кадетской партии. Её рыцарем. Наличие таких людей в ней только и примиряли Вигеля с её существованием. Князь не был политиком, тем более, политиканом. Будучи человеком высокой души и кристальной честности, он был искренен и независим во всех своих поступках. Не было никакого барства, никакой надменности в нём, а чувствовалось глубочайшее благородство, подлинный аристократизм. Не являясь членом Думы, Павел Дмитриевич был избавлен от необходимости произносить речи, искажённые партийными догматами, всю свою жизнь он посвятил работе в земском движении. Имея придворное звание камергера и княжеский титул, был Павел Дмитриевич человеком скромным и душевным, при этом нечуждым практической жилки, которая помогла ему развить хозяйство в своих имениях. С началом войны князь, председатель Общества мира в Москве, убеждённый пацифист, отправился на фронт в качестве начальника санитарного отряда Всероссийского союза городов. На Галицийском фронте, в третьей армии генерала Радко-Дмитриева он не раз подвергал свою жизнь опасности, работал в пяти верстах от линии фронта в городе Тарнове, где велись зимой 1914/15 года одни из самых тяжёлых и кровопролитных боёв Великой войны. Во дни юнкерского восстания в Москве вспоминал князь войну, прислушиваясь к гудящей на улицах канонаде: «Совсем как под Тарновым!» После революции ездил Павел Дмитриевич по фронтам в качестве делегата Государственной Думы, без страха обходил окопы, ужасался развалу армии… Успел побывать и в заключении, оказавшись среди арестованных в конце ноября в Петрограде членов Учредительного Собрания. Не предъявляли им никаких конкретных обвинений, а просто объявили «врагами народа» и заключили в Петропавловскую крепость. «Революционная законность»! И как бывает обычно, из кадетской партии не были арестованы ни Милюков, ни Родичев, ни защитник евреев Винавер, а благородный князь Павел Дмитриевич, и искренний, совестливый, все беды народа сердцем чувствовавший, простым сельским врачом некогда в народ пошедший и лечивший крестьян за пятикопеечный гонорар, Шингарёв, и учёный европейского уровня, профессор государственно права, смертельно больной Кокошкин… Двух последних жестоко убили в тюремной больнице. На суде над убийцами князь выступил с речью, в которой снимал с них вину за преступления, как с несмысленных исполнителей, возлагая её на подлинных виновников – тех, кто натравил, кто кинул растлительный клич.

После трёх месяцев заточения Павел Дмитриевич был освобождён. Вернувшись в Москву, с неугасаемой верой и энергией погрузился он в политическую работу, преследуя цель объединить разрозненные общественные силы и совместно бороться с большевиками. Меньше всего думал князь о своей личной судьбе, как под Тарновом забывая о своей безопасности. Но многого ли мог добиться одинокий подвижник? Одиночки могут светить другим, служить примером, но изменить ход истории не в их власти.

Не мог не откликнуться Вигель на призыв такого человека. Да к тому и сам всего более желал единения общественных сил. И работа политическая не чужда была ему: как-никак был же депутатом Московской Думы. Включился Пётр Андреевич в деятельность центра, но развить её не успел, оказавшись в «гостеприимных стенах» Бутырской тюрьмы.

Приходилось прежде бывать Вигелю в этих стенах. Да только совсем в другом качестве. Он приходил сюда допрашивать подследственных. А теперь сам оказался на их месте. Пожалуй, и хуже, учитывая пресловутую «революционную законность».

В камере, кроме Петра Андреевича, было ещё несколько человек (прежде никогда не бывало по стольку в этих казематах). Внимание Вигеля привлёк пожилой священник с тонким, красивым лицом, обрамлённым длинной, почти не тронутой сединой бородой. Смутно знакомым показалось это лицо бывшему следователю. И ещё не успел напрячь память, как священник приветственно кивнул:

– Спаси вас Христос, Пётр Андреевич. Не узнали?

– Признаться, запамятовал…

– Архимандрит Андрей. В миру Родион Александрович Олицкий.

Ахнул Вигель. Вот, с кем привёл Бог свидеться! Родион Александрович доводился близким родственником князю Владимиру Олицкому, с которым Пётр Андреевич был дружен. Когда был он ещё совсем юношей, случилось Вигелю спасти ему жизнь. Сочтя своё чудесное спасение знаком, религиозный молодой человек ушёл от мира, чем немало огорчил свою матушку, рассчитывавшую, что сын унаследует рачительно налажённое ею хозяйство, и посвятил себя Богу. С той поры Пётр Андреевич не видел его.