Предел несовершенства - Людмила Феррис

— Нисколько не сомневаюсь! А Егор Петрович как вас ценит! Давайте сейчас такси поймаем — и ко мне домой.

Мила Сергеевна хотела что-то возразить, но потом махнула рукой:

— Поехали!

Юлька дозвонилась до Заурского, сказала, что Мила Сергеевна нашлась. А сама решила, что никаких вопросов задавать больше не будет. Похоже, мужчина, из-за которого светились глаза ответсека последние полгода, исчез из ее жизни. Почему женщины всегда зависимы? Почему мужчины чувствуют себя уверенно? Неужели только потому, что «на десять девчонок по статистике девять ребят»? На такси они подъехали к Юлькиному дому очень быстро.

— Заходите, включайте телевизор, будьте как дома, а я сейчас чаем займусь.

Мила Сергеевна молча прошла на кухню и наблюдала за Юлькой.

— Счастливая ты, Сорнева, — все у тебя для жизни есть!

— А много ли каждому из нас надо? Небо, солнце, немного любви.

— Лучше никого не любить. Не разочаруешься!

Юлька поняла, что Миле Сергеевне надо выговориться.

— Пейте чай, Мила Сергеевна, располагайтесь.

— Да не могу я твой чай пить, в горле он у меня стоит!

— В смысле? Чай хороший!

— Да дура ты, Сорнева, дура! Я ведь подлость сделала — тебе, газете! А ты меня чаем поишь, жалеешь. Какая же ты дура! — Мила Сергеевна заголосила, и Юлька поняла главное: стресс начал отпускать.

Мила Сергеевна уехала через три часа, в течение которых говорила, не останавливаясь. Из ее эмоционального откровения Юля поняла главное: мужчина, в которого она влюбилась и которому доверилась, оказался негодяем. В конце душещипательной истории Мила Сергеевна насухо вытерла слезы и решительно сказала:

— Мне нужно позвонить. Я знаю, кто меня поддержит. — И набрала телефон бывшего Мужа Три.

Анатолий Кубарев оставил машину на стоянке и направился в центральный вход аэропорта. Внутри было многолюдно и шумно. Мамаши с колясками кормили кричащих детей, младенцы не желали спать под звук взлетающих самолетов. Особой жизнью жили сумки и чемоданы: они постоянно передвигались, переставлялись, шевелились, словно хотели улететь раньше своих хозяев. Мужчина знал, что у него есть только несколько часов — Люсинда очнется и будет звать на помощь.

Анатолий был уверен, что она его не сдаст, — это такой тип женщин, которые как кошки ластятся и потом долго не хотят менять своих хозяев. Дама не зря прибежала к нему, Кубареву не нужна газетная слава, его «золотые солдатики» любят тишину, да дело не в газете — она предупредила его об опасности.

— Мне билет на Москву на ближайший рейс.

— Вам повезло, — кокетливо сказала кассир. — Билеты есть.

— Мне всегда везет, только везение надо организовать, — пробормотал он.

На самом деле Кубарев не считал себя везунчиком. Да какое, к черту, везение — родиться уродом, уродом с перекошенным лицом жить! Мальчишки в школе смеялись над ним, девчонки отказывались сидеть за одной партой. Он вспомнил брезгливый взгляд классной отличницы Катьки, которая обходила его парту за несколько метров.

— Фу, Кубарев, одни проблемы от тебя!

Какие проблемы — он не понял, но однажды во дворе подкрался к ней и ударил битой по макушке. Отличница долго ходила в школу с перевязанной головой, но больше не бросала презрительные взгляды в его сторону.

Толя все это перетерпел — унижения, обиды, страдания, — но они вросли в его жизнь и стали второй кожей. Он не хотел убивать Крупинкина, но этот невзрачный тщедушный мужичок попер на него со всей страстью, энергией и убил бы сам, если бы Кубарев не защитился.

Ему не жалко гальваника, никчемный он был человечишка, жадный до денег. Лерка, наверное, почувствовала, что это он убил, отец все-таки, хоть и неродная кровь. Но если бы он не ударил первым, еще неизвестно, остался бы сам жив. Федя — еще тот прохиндей, деньги получал хорошие, но все время старался держать Кубарева на «коротком поводке», поджидал его на участке и небрежно ронял, при этом непременно оглядываясь:

— Я все время рискую. Мне доплата нужна.

— Да зачем тебе деньги? — удивлялся замначальника цеха. Его раздражало вечное нытье гальваника. — Тоже мне, испанский кабальеро, страстный и неуемный!

— Вы не присмотрите за моими вещами? — Женщина, сидящая рядом, придвинула к нему свою сумку. Он молча кивнул и тут же подумал:

«Какая глупость — доверять свою поклажу незнакомцам!»

А если сейчас он встанет, заберет чужие вещички и поминай, как звали? Он, конечно, этого не сделает, но сам на такую глупость — оставить вещи незнакомцу — неспособен, к тому же он никому не доверит приглядывать за самородками.

Тетке повезло, Кубарев всегда старался себя контролировать — в школе, в институте, в цехе. Он стремился быть незаметным, этаким человеком-невидимкой, носил среднего качества одежду неброских цветов: чуть мешковатые джинсы с неярким однотонным пуловером. Анатолий никогда не делал резких движений, не говорил и не смеялся громко, а на его лице нельзя было прочитать эмоций. Даже ходил он как-то незаметно: голова немного опущена, взгляд устремлен под ноги, в беседе он не смотрел на собеседника, не проявлял инициативы в разговоре, монотонно поддакивал, односложно соглашался. Такое его поведение не вызывало раздражения, но и желания продолжить общение с ним попросту не возникало, — через день-другой собеседник вряд ли мог его вспомнить. Только вот нервные подергивания лица, которые передавались всему организму, выдавали его с головой.

Лечению нервный тик не поддавался, и Анатолий помнил, как врач, медленно, подбирая слова, объяснял его матери:

— Психика вашего сына очень неустойчива, это следствие постоянного стресса, травматической ситуации. У него возможна высокая тревожность, он будет тяжело переживать неудачу и в какой-то момент неадекватно реагировать на возникающие обстоятельства. Любая незапланированная мелочь может вывести его из равновесия и спровоцировать стресс. Необходимо спокойствие и благоприятная обстановка.

Мама тогда жалостливо гладила его по голове и тяжело вздыхала. Его все время в детстве жалели, постоянно подтверждая, что он неуклюжий, уродливый, безобразный, и он какое-то время паразитировал на человеческой жалости, но потом это стало невыносимо.

Кубарев начал ненавидеть тех, кто его жалеет, кто участливо смотрит в его сторону, и ненависть заполнила его всего, без остатка, билась нервным тиком в его лице.

— Ой, спасибо. — Женщина вернулась, запыхавшись. — Рейс второй раз откладывают, уже устала. А вы куда летите?

— В свои края. — Кубарев отвернулся, случайная болтовня в аэропорту сейчас никак не вписывалась в его планы.

Регистрацию объявят с минуты на минуту, и больше его в этом городе никто не увидит. Дальнейшие планы были в его голове пока туманны, главное — добраться до Москвы, а там он сумеет раствориться в людском потоке, затеряться среди миллионов лиц, уйти от цепких взглядов.