Пять шагов по облакам - Татьяна Устинова

Пока телефон раздумывал, соединить или нет, она ждала, и этинесколько секунд были самыми длинными за всю жизнь Мелиссы Синеоковой,знаменитой писательницы.

Телефон сжалился над ней, и длинный гудок ударил ей в ухо, иона закрыла глаза. Он не успел загудеть во второй раз, когда трубку сняли.

— Да.

— Это я, — сказала Мелисса. — Я жива. Все в порядке. Тытолько теперь быстрее приезжай, пожалуйста.

Тут она сообразила, что понятия не имеет, куда нужноприезжать, и наклонилась к окошку.

— Девушка, милая, — жалобно спросила она, — вы мне толькоеще скажите, где я нахожусь?..

* * *

— В заднице, одним словом, — договорила Любанова. — И пустьзаткнутся все, кто думает, что у нас все распрекрасно-хорошо!

— Да никто так и не думает, — пробормотал Констанинов.

Он примчался пять минут назад и теперь изображал оченьделовой вид. Лере не удалось с ним перекинуться ни словом, и вопросов у неебыло очень много, и все — без ответа.

Она видела, что креативный директор чем-то очень встревожен,но расспрашивать наскоро и прилюдно не желала. Кроме того, он должен понять,что она очень на него сердита. Так сердита, что даже заговаривать с ним нежелает!

— У кого какие соображения?

Соображений не последовало, зато в кармане у Константиноваочень некстати, зазвонил телефон.

Не ответить Константинов не мог. Он был «продвинутый», и всезвонки в мозгах его телефона были поделены на «группы» и в зависимости от«группы» издавали разные звуки.

Романтическая мелодия из «Бандитского Петербурга»свидетельствовала о том, что на проводе «семья». «Семью» он не мог оставить безвнимания.

— Да, мам!

Лера Любанова проводила его мрачным, словно угольнымвзглядом. Лере Любановой решительно не нравилось все то, что креативныйдиректор проделывал в последнее время.

— Мам, говори быстрее, я на совещании.

— Ну, тогда перезвони, когда сможешь.

Этого Константинов терпеть не мог! Вот теперь он должендумать, зачем она звонила и не случилось ли чего, а потом, не дай бог, онзабудет перезвонить, мать обидится, он рассердится и так далее.

— Мама, быстро говори, чего хотела!

— Ну ты же занят!

— Мама, я уже вышел в коридор. Специально. Говори. Что?

— Саша, у Леночки закончилось Фемара. Я просто тебе напоминаю.Купи и завези нам, если можно, сегодня. Понял?

Константинов понял. Про лекарство он и в самом деле забыл, ане должен бы забывать.

Несколько лет назад случилось несчастье. У сестры вдругобнаружилась «онкология», и это слово, почему-то казавшееся Константиновупохожим на свернувшуюся холодными пыльными кольцами очковую змею, стиснулосемью со всех сторон. Мать в один день изменилась необратимо, непоправимо,окончательно, и вдруг оказалось, что отец уже не отец, а пожилой дедок,шаркающий по лестнице подошвами старомодных ботинок, и Константинов решил, чтоЛенка непременно умрет, и тогда — все.

Что «все», он не знал, но знал, что — «все», точка.

Присутствие духа сохранила только сама сестра:

— Рак груди — излечимая болезнь, — твердила она спопугайской уверенностью, и никто не смел ей перечить, и все делали вид, чтоверят, и бодрились.

А потом она нашла препарат с названием, больше похожим наназвание духов — Фемара. Врач в больнице сказал, что хороший препарат, снижаетриск рецидивов, и улучшает, и поддерживает на сколько-то процентов больше. Вотв препарат родственники уверовали гораздо сильнее, чем в Ленкины заверения, чтовсе обойдется.

И препарат не подвел! После операции прошло уже… лет пятьпрошло, и все — тьфу, тьфу, тьфу! — в порядке. Ничего, обошлось, и Константинови его семья свято верили в то, что обошлось именно потому, что Леночкарегулярно принимала эту самую Фемару.

Ее покупка была делом не только первоочередным, но еще и «семейным».

Константинов сказал матери, что непременно сегодня купит ипривезет, и вернулся в кабинет главного редактора, где Любанова, злая какпантера, сверкала голубыми грозными очами.

Лев Валерьянович Торц излагал свои соображения относительноподложного договора, который он так неосмотрительно подписал, но… и он особенноподчеркнул это «но» загустевшим голосом, не по своей вине и даже не своемунедосмотру, а исключительно в силу обстоятельств, которые оказались «выше егопонимания».

Константинов хотел было вставить, что все до одногообстоятельства находятся выше понимания Льва Валерьяновича, но остановился.Усложнять и без того сложную обстановку не входило в его планы.

Заверив собравшихся, что он решительно, решительно ни причем, Лев Валерьянович приступил к следующему пункту своего короткого, но емкогодоклада. Первый пункт проходил под кратким названием «Что делать?», а второйпошел под названием «Кто виноват?».

Виноваты, по мнению Льва Валерьяновича, были «функционеры»из «России Правой», которые «не добросовестно» подошли к договору и такимобразом запутали его, Льва Валерьяновича, и главного редактора, ВалериюАлексеевну. Не следовало подписывать договор по устному указанию по телефону!..Таким образом, нужно попросить ту сторону аннулировать договор какнесостоятельный…

И, собственно, все.

— Понятно, — сказала Лера. — Спасибо тебе за идею, ЛевВалерьянович.

Тори благожелательно покивал, как бы говоря — не стоит, нестоит, право! Все нормально!..

Черт его знает, вроде он не был дураком, этот Тори,отвечавший за финансы. По крайней мере непосредственно финансовые органы нанего никогда не жаловались и за все время, что Лев Валерьянович ими руководил,со счетов «копейки не пропало», и это было правдой.

— А с телефонным звонком-то что?

— С каким звонком, Валерия Алексеевна?

— Ну с моим. С моим звонком тебе.

— А что такое?

— А то, что я тебе не звонила. Понимаешь ты меня?

Лев Валерьянович смотрел на нее странно. Как это может быть,что не звонила, было написано у него на лице, когда ты мне точно звонила, самслышал, вот этим самым ухом!

И он засунул в ухо мизинец и слегка потряс им там, как быпрочищая слуховой проход.

— Да не лезь ты в уши! — вскипела Лера. — Я тебе не звонила,и точка!

—А может, ты… позабыла, Валерия Алексеевна? А?..