Пять шагов по облакам - Татьяна Устинова

А тут вдруг такое дело — грозища, да еще страшная какая!..

Он зашел недалеко, малинник начинался прямо за деревней, адедов дом стоял почти у опушки. Василий не боялся леса и очень любил малину смолоком, а дед всегда говорил, что если кто чего любит, тот, значит, долженпойти и это заработать. Потому что просто так, на блюдечке, никто не поднесет.

Ветер налегал все сильнее, ветви орешника трещали ипригибались к самой земле, чуть ли не валились друг на друга, и небо надголовой у Василия сделалось совершенно темным, словно ночным, и тогда он сталповторять:

— Господи, спаси и помилуй меня, господи, спаси и помилуй!..

Сначала он шел по дороге, а потом побежал, придерживая рукойнаполовину набранный туесок. Дождь все не начинался, грохотало всухую, и этобыло особенно жутко.

И так Василий Артемьев со своим туеском добежал дочасовенки, которая стояла на самом краю деревни. Часовенка была крохотная,вдвоем едва поместишься, и рассказывали, что когда-то отступающая армияКутузова служила здесь молебен Владимирской Божьей Матери, и в том месте, гдестояла икона, заложили часовенку и назвали Владимирской.

Еще рассказывали, что уже после войны 12-го года какая-тодеревенская девка взяла да сдуру влюбилась в попа! Поп был молодой,образованный и жил в Белой Церкви, в поместье графа Хатькова, известного на всюокругу богача и просветителя. Граф Хатьков свято верил в медицину, и две третивсех больниц, до сей воры существовавших в области, построил именно он, сблагословения того самого попа, с которым, говорят, был дружен. Поп,разумеется, был женат и про деревенскую девку знать ничего не знал, тольковремя от времени приезжал в деревню, служил перед Владимирской молебен. А тадурища взяла да от любви и повесилась, прямо перед часовней, во-он на том дубе.Говорят, нижнюю ветку потом спилили, после того, как ее сняли, холодную уже. Апоп так от этого случая расстроился, что больше в деревню никогда не приезжал,а граф Хатьков распорядился часовню со всех сторон засадить деревьями, датакими, «чтоб росли с превеликим усердием» и скрыли ужасное место от глаз.

С тех пор часовня вся заросла кустарником да деревьями, идеревенские боялись туда ходить, тем более Владимирскую Божью Матерь когда-тосожгли чоновцы, приезжавшие для того, чтоб коллективизировать здешний народец.Народец коллективизировали, скотину всю изъяли, вещички, у кого былипоприличней и почище, забрали тоже, нескольких девок оставили беременными, амужиков, которые покрепче были, расстреляли прямо у стены часовни, да там изакопали, не велев хоронить как положено.

Новый поп, тот, что объявился в приходе уже после того, каксоветская власть на убыль пошла, часовню подновил, подкрасил, икону привезвзамен той, что сожгли, заупокойную службу отслужил по тем, которых когда-топросто так в ямину побросали.

Но часовню все равно все боялись и обходили.

Маленький Василий Артемьев, приезжавший только на лето,грозы боялся больше, чем часовни, поэтому и залетел с разгону на крылечко, поднавес. Дождь уже начинался, падали крупные, гулкие, тяжелые капли, а Василийвсе бормотал:

— Господи, спаси, сохрани и помилуй меня!..

Он и не услышал, как отворилась скрипучая дверка и накрылечке рядом с ним оказался высокий бородач в длинном черном платье. Подол уплатья был смешно подоткнут, и из-под него торчали джинсы, из воротавыглядывала тельняшка.

— Здорово, — сказал бородач и пожал Василию руку. Рука былахолодная и мокрая — с перепугу.

— Ты не бойся, — сказал бородач и заглянул к нему в туесок.— Это все не страшно. А что у господа защиты просишь, это ты молодец, этоправильно. Кто нас еще защитит, если не отец наш небесный!

Подкованный в первом классе Василий сообщил бородачу, чтобога нет, и тот вдруг захохотал добрым, веселым смехом.

— Нету, а защитить просишь! Это как понимать?

Василий не знал, как это следует понимать.

— Эх ты! — сказал бородач, выплеснул в кусты бузины ведро,оправил свое платье и раскатал рукава. В часовенке было влажно и чисто,оказывается, бородач мыл там пол.

Совершенно успокоившийся Василий угостил его малиной, и онидолго сидели в сумерках на крыльце, ели малину и слушали, как в деревьях шумитдождь и гроза уходит.

— Ну вот так, — сказал бородач напоследок. — Ты еще покамаленький, а когда вырастешь и будешь у господа защиты просить, всегдаприбавляй, что ты грешный. Все мы грешны, потому что люди, а не ангелы, ничегов этом такого нет. Но господь должен знать, что ты это понимаешь.

Так Василий Артемьев и научил Мелиссу — когда просишь угоспода защиты, скажи ему, что ты понимаешь, что не ангел с крыльями, а просточеловек, и, следовательно, грешишь. И тогда Он тебя услышит.

Сейчас она изо всех сил просила защиты, и говорила Ему, чтоона просто человек, не ангел с крыльями, и потому особенно нуждается в Егозащите!..

Свечи на грубо сколоченных козлах горели и потрескивали — втишине их треск казался особенно зловещим.

Пересилив себя, не переставая молиться и думать о Василии —странно, но для нее это было как будто одно и то же, — она заставила себяподойти к козлам и посмотреть.

Свечей было много, два десятка, а то и больше, и нескольковосковых, церковных. Поняв это, Мелисса затряслась, как в ознобе, и даже отошланенадолго, чтобы успокоиться.

Ее враг был здесь, зажигал свечи, он принес даже несколькоцерковных!.. Господи, спаси, сохрани и помилуй меня, грешную!

С церковных свечей капал воск, длинные капли, похожие наслезы, и она вдруг поняла, чем у нее были замазаны губы и глаза — воском.Пальцы, которыми она терла веки, были чуть маслянистые и пахли церковью.

Какая-то картинка, бумажный квадратик, была прислонена ксамой длинной и толстой свече, у серой стены. Мелисса нагнулась, чтобыпосмотреть, и…

Это была ее собственная фотография.

Она закрыла глаза, постояла и снова открыла.

Рот затопило невесть откуда взявшейся кислой слюной. Ее былотак много, что Мелисса еле успевала глотать и, держась рукой за влажную сыростьстены, стала отступать, отступать в угол, и там, в углу, ее вырвало.

Она долго дышала открытым ртом, заставляя себя неоглядываться и не смотреть туда.

Тошнота все не проходила, желудок содрогался и корчился, иМелисса держалась за живот обеими руками, уговаривая себя не трястись, чтобырвота не затопила ее совсем.

А потом оглянулась.

Это был какой-то дьявольский алтарь, вот что это такое было.И она поняла это сразу. Именно поэтому там горели свечи и именно поэтому тамбыла ее фотография, прислоненная к самой толстой и высокой церковной свече.