Неприкасаемый - Сэм Мариано

этого хочу. Это приятное отличие от того, что он говорит всякие неправильные вещи, а я пытаюсь отразить его ракеты неприличия, как нерушимая человеческая стена.

Эта мысль вызывает дикое напряжение сомнения. Мой разум роется в файлах Картера и напоминает мне, что я знаю, что он и раньше манипулировал, что я видела, как он играл с Джейком, как на скрипке, говоря правильные вещи, чтобы повернуть ситуацию в том направлении, в котором он хотел. Джейк вошел в класс, желая, чтобы я отказалась от своей истории, довести меня до отчаяния, чтобы сдаться и дать ему именно то, что он хотел, но Картер убедил его не принимать это, играя на его слабостях.

Не сводя глаз с картофеля фри, который я разбиваю на части, я спрашиваю Картера:

— Как ты думаешь, в чем мои слабости?

— Что?

Я смотрю на него, но он выглядит искренне сбитым с толку моим вопросом. — Мои слабости. Когда ты смотришь на меня, когда ты оцениваешь меня так, как ты оцениваешь других людей, ты подводишь итог и раскладываешь мои черты и склонности по клеточкам. Мы все это делаем, так мы обрабатываем людей. Каковы, на твой взгляд, мои слабости?

Этот вопрос делает его неудобным, я вижу это по тому, как он меняет позу и отводит мой взгляд. Неудобно, потому что он хочет залезть ко мне в штаны и считает, что обидеть меня — не лучший способ добиться этого, или неудобно, потому что он использует мои слабости в своих интересах и не хочет раскрывать свои карты?

Если второе, то он солжет. Попробует перенаправить мое внимание на какую-нибудь слабость, которую он не считает полезной, может быть, на то, что вообще слабостью не является.

— Я не думаю, что ты слабая. Я же говорил тебе, я думаю, что ты чертовски сильна.

— Я знаю. Я верю тебе. Но у каждого человека, каким бы сильным он ни был, есть слабости. Это часть человеческого бытия. Люди несовершенны. Как ты думаешь, какие у меня?

— Ты не любишь футбол.

Я босаю на него слегка недовольный взгляд. — Я серьезно.

— Ты крадешь все плоские крылышки и оставляешь меня с барабанными палочками, — заявляет он.

— Вот что ты получишь, заставив меня поделиться. Давай, что-нибудь настоящее.

Он игнорирует меня, как всегда. — Почему их вообще называют барабанными палочками? Барабанные палочки длинные и тонкие, они совсем не похожи на куриные ножки.

— Я погуглю позже, — говорю я, приподняв бровь. — Давай, Махони, ответь на мой вопрос. Я обещаю не чувствовать себя атакованной. Я та, кто инициировала этот разговор; Я приглашаю тебя ответить на мой вопрос. Я не буду злиться на тебя, я просто хочу увидеть себя твоими глазами.

— Отлично. — Он откидывается на свое место, скрестив руки на груди и встречаясь со мной взглядом через стол. — Я не жалуюсь, на самом деле мне это в тебе очень нравится, но я назову это слабостью, потому что тобой легко воспользоваться. Ты слишком стараешься видеть в людях хорошее, что чертовски странно, потому что мне больше всего в тебе нравится то, что тебе, кажется, наплевать на то, что о тебе думают. Я видел, как люди издевались над людьми с гораздо меньшей злобой, чем с тобой, подвергаясь пристальному вниманию, но ты плывешь по залам, как королева, как будто мы все ниже тебя, и наше мнение на законных основаниях не имеет значения. Люди называют тебя заносчивой, но ты не заносчивая. Ты слишком хороша, чтобы быть заносчивой. Я не знаю, кто ты. Может, хорошо скрываешься? Чертовски безопасна в том, кто ты? Это потрясающе, но если ты так изолирована, так самостоятельна от всех нас, почему ты так заботишься о других людях? Почему ты не эгоистка? Ты должна быть эгоисткой.

— Мой недостаток в том, что я недостаточно эгоистична? — скептически спрашиваю я.

— Ты была бы в гораздо большей безопасности от людей, которые хотят причинить тебе боль, если бы ты была более эгоистична. Ты делаешь себя уязвимой. Не похоже, что ты не замечаешь опасности вокруг себя. Ты знаешь, что делаешь это, но ты готова; ты пойдешь на этот риск ради кого-то другого, чтобы попытаться помочь им, даже если они никогда не помогали тебе.

— Храбрость, — невозмутимо отвечаю я. — Смелость и бескорыстие — мои худшие качества? Это не собеседование при приеме на работу. Не смеши меня, Картер.

— Я не шучу, — говорит он мне. — Мне нравятся твои недостатки, так что, может быть, я придаю им более приятную окраску. Кто-то, кому ты не нравишься, вероятно, назовет его как-то по-другому. Они сказали бы, что ты заносчива, уверен, они назвали бы твою храбрость глупостью, потому что у них нет твоего духа. Они принижали бы тебя, потому что ты им не нравишься или им не нравились эти твои черты, но мне они нравятся. Они полезны для меня, потому что это единственная причина, по которой ты вообще со мной разговариваешь, но… если на них надавить, я бы назвал их слабостями.

Он смотрит на меня через стол, чтобы посмотреть, как я это воспринимаю. Когда он видит, что я не обижаюсь, он продолжает.

— Технически говоря, я тот, кого тебе не следовало впускать в свой мир. После нашего первого взаимодействия ты должна был запереться от меня и запереть все двери, но вместо этого ты впустила меня посмотреть, что я буду делать. Ты знала, какую опасность я представлял, но… я не знаю. Ты похожа на ветеринара, достаточно храброго, чтобы лечить раненых животных, даже если они могут тебя укусить, потому что ты знаешь, что они ранены, и ты знаешь, что никто другой не поможет им, если ты этого не сделаешь. Эти качества подобны щелям в твоих доспехах, но ты знаешь, что они есть, и тебе не нужно их исправлять. Ты готова немного пострадать, чтобы связаться с кем-то другим. — Он пожимает плечами. — Не знаю, мне это в тебе нравится, но ты спросила, так что вот оно.

Мне нравится его сравнение. Я представляю себя с медицинской сумкой, встречающей в лесу Картера Махони с раненой конечностью. — Я могу справиться с несколькими укусами. У меня толстая кожа.

— Вот именно, — говорит он, улыбаясь мне. Это настоящая улыбка, а не его дерьмовая улыбка золотого мальчика, не его озорная ухмылка. — Чтобы быть