Механика небесной и земной любви - Айрис Мердок

– Ты удивительная женщина, – снова сказал Монти.

Да, подумал он про себя, она все-таки заставит Эмили страдать, по-своему она ее накажет. От этой мысли ему стало чуть легче.

– А теперь я должна как-нибудь усыновить Люку…

– Послушай, у Люки все-таки есть мать! И даже отец, если на то пошло.

– Да нет, я не в буквальном смысле, я еще не совсем сошла с ума. Жить он, конечно, будет с Эмили, но я хочу, чтобы он приходил к нам как можно чаще и чтобы у него была здесь своя комната. Разве плохо, если у мальчика будет вторая мать? А еще мы решили перевести его в более приличную школу.

– Кто это – мы?

– Мы с Блейзом. Завтра я снова встречаюсь с Эмили, постараюсь уладить с ней этот вопрос. Блейз уверен, что она не будет возражать. Хотя, конечно, на все это понадобится время.

– Ты что, совсем его не ревнуешь? – спросил Монти.

Нескончаемые, почти механические муки ревности безжалостно искалечили его семейную жизнь. Неужели, думал он, лекарством от таких терзаний может быть обычное великодушие? Если, конечно, это великодушие.

– Ну почему же. Ревную. – Харриет подняла с пола подол полосатого платья и подоткнула под себя. – Пожалуй, я все-таки тоже попробую твой коктейль. Понимаешь, я просто очень стараюсь сама себя убедить, что все смогу. Потому что если нет, тогда мы все пропали. Ты не представляешь, сколько мне сейчас надо мужества, чтобы не разреветься.

– Извини.

Кретин, выругался он про себя. Она действительно умная и мужественная женщина. Мне просто хочется думать, что все это не настоящее, – но это настоящее.

– Ревную к прошлому, как последняя дура. И ведь понимаю, что теперь это не имеет значения, все ушло, там давно уже ничего нет. Но раньше-то было: он же любил ее, он спал с ней.

– А теперь? – спросил Монти.

Блейз на этот счет высказывался как-то очень уклончиво.

– Нет, теперь нет, конечно. В том-то и дело. Теперь она – бремя, которое он обязан нести…

«А не лжет ли ей Блейз? – подумал Монти, но тут же печально усмехнулся про себя. – Мне уже не суждено это узнать: Блейз никогда меня не простит за то, что в его драме я оказался хладнокровным зрителем. А сейчас вдобавок сижу и выслушиваю откровения Харриет».

– Конечно, я ревную, – сказала Харриет рассеянно, глядя огромными глазами куда-то в палисадник; там под полуденным солнцем, вывесив языки, поджидали хозяйку Ёрш и Панда с Бабуином. – Просто я не могу себе позволить сходить с ума от ревности. Я должна владеть собой. И владеть ситуацией. Этого ждут от меня все – Блейз сказал, даже Эмили ждет. И я должна их всех спасти. Да, это фиаско, катастрофа. И для многих семей это, наверное, был бы конец – только не для моей. Мы все сделаем как надо, мы сделаем все. Со стороны это, наверное, похоже на какой-нибудь банк, который разорился, но твердо намерен заплатить по счетам. Мы должны отвести место для Эмили в нашей жизни. Я понимаю, радости мне от этого будет мало. Но, как ты правильно сказал, она ведь существует, и ее сын тоже. Конечно, если бы не Люка, Блейз давно бы ее бросил – и она это знает. Но Люка есть, и, возможно, он-то как раз всем нам и поможет. Возможно, с ним все мы будем вести себя гораздо лучше. Чистота и невинность всегда помогают.

– А что Дэвид? – спросил Монти, вовсе не затем, чтобы лишний раз помучить Харриет; просто он хотел убедиться, что она все предусмотрела, ничего не упустила.

Харриет, по-прежнему глядя в палисадник, болезненно сморщилась.

– Очень переживает. Блейзу за все время еще ни слова не сказал. Возможно, он… нет, я не говорю, что он больше всех пострадал, да я и не дам ему так страдать, не допущу… Он уже не ребенок. Он достаточно взрослый и достаточно здравомыслящий мальчик, чтобы это пережить. Я помогу ему, мы справимся. Но это трудная большая задача, которую придется решать каждый день, – а мы пока в самом начале. Представь: человек жил себе всю жизнь без забот, и вдруг война, и вот он уже мобилизован. Ах, Монти, ты ведь поможешь мне, да? – Не оборачиваясь, она протянула ему руку, Монти взял ее. Из сада, из-за угла дома, появился Аякс; послав хозяйке собачью улыбку, он тоже улегся посреди палисадника и вывесил язык. – Монти, что еще сказал Эдгар, когда ты все ему рассказал?

Монти отпустил ее руку.

– Очень жалел, что теперь не сможет разговаривать с тобой, как раньше.

– Да почему же не сможет? Пожалуйста, скажи ему, пусть приходит, я буду только рада! Для меня чем больше людей, с которыми я могу об этом говорить, тем лучше. Пусть все о нас знают, все должно быть гласно, как сам брак, – иначе жизнь превратится в кошмар.

– Насчет этого вы с Блейзом тоже договорились? – поинтересовался Монти. – Я имею в виду гласность.

– Н-нет, это мы еще не обсуждали… В любом случае скажи Эдгару: он может приходить и говорить со мной сколько угодно.

– Хорошо, скажу. – Монти почувствовал, как глухое раздражение снова поднимается в нем. В этой хмельной, возбужденной Харриет было что-то абсурдное. Намерения у нее, конечно, благие, но во что они выльются?

– И еще я хотела бы поговорить об этом с Магнусом, – сказала Харриет.

– Не уверен, что это возможно.

– Откуда, интересно, у человека берутся силы, чтобы такое пережить? Я будто оказалась одна в чистом поле – поле такое голое, как правда, и ветер свищет над головой. Я сначала только плакала, плакала, больше ни на что не было сил. А потом поняла, что выход только один: я должна любить Блейза еще сильнее, чем раньше, только это нам всем поможет. И поняла, что мне это совсем не трудно, я могу любить гораздо сильнее!

– А если Эмили Макхью не примет твоих условий? – спросил Монти.

– Примет, – сказала Харриет. – Должна принять. Для нас обеих теперь все изменилось, и жить нам тоже придется по-новому. Звучит, конечно, самонадеянно, но – понимаешь, она меня не возненавидела и… В общем, я заставлю ее принять мои условия.

– То есть верховодить будешь ты?

– Ну вот, опять ты насмехаешься! И смотришь на часы. Все, мне пора! Эй, мальчики, за мной! Пожалуйста, Монти, помоги мне справиться со всем этим. Мне так нужна твоя помощь. Не забудешь сказать Эдгару, ладно? Ах, Монти, опять ты!.. Умоляю, не давай мне больше никаких вещей. Это же, наверное, очень ценная чаша, посмотри, какие на ней золотые листочки, или уж не знаю, что это такое. Что скажет миссис Смолл, когда приедет!..

После ухода Харриет Монти вернулся к себе в кабинет. Окна, как всегда в жару, не закрывались, однако темно-красные деревянные ставни, расписанные голубыми тюльпанами с женскими головками вместо цветков, были закрыты – из-за этого по комнате разливались запахи сада, но воздух оставался прохладным. В полутьме мраморные разводы на обоях закручивались в странные водовороты, по углам потолочных кессонов прятались тени; узкие шкафы вдоль стен (в коих, по задумке мистера Локетта, должны были стоять высокие, стройные вазы и такие же высокие, стройные мадонны) приглушенно мерцали драгоценными витражами, выполненными в виде растительного орнамента. Монти привычно опустился на колени и попытался отбросить от себя все мысли, но не смог. Казалось, душа его настойчиво искала в пустоте неведомого исцеления, которое мозг так же настойчиво отвергал. При таком раскладе от высших сил проку не было никакого, неясное глухое раздражение не отступало. Немного поборовшись с собой, Монти сел на ковер и, обхватив руками одно колено, стал смотреть на золотистую полоску света между ставнями. Так чего же он ждал, чего хотел? Мечтал увидеть, как Харриет будет рыдать и биться в истерике, полюбоваться на то, как рушится чужая жизнь, почувствовать, что он сам кому-то нужен?